Этой ночью я ее видел

Как это последний, что значит последний, что значит последний? заорал я. Значит, что ее и другие тоже, сначала Янко, а потом еще и другие, это ее-то, Веронику. Последним был Богдан, дорожный рабочий со своими маленькими глазенками и руками с лопату. Янко попытался улыбнуться, но голос его был каким-то упавшим, его спроси, Богдана. О чем мне его спрашивать, сказал я со стоном, вдруг мне сделалась ненавистна его усмешка, его голос, и я набросился на него. С налету опрокинул его в снег, ударил и вцепился ногтями ему в лицо и шею, начал душить, так что у него глаза выкатились. Я душил его, откуда-то из гортани донесся сдавленный крик, будто он хотел позвать на помощь. Я услышал, как Костя закричал: вы с ума сошли? Бойцы, по пояс в снегу, спешили к нам, чьи-то руки схватили меня и оттащили от Янко. Двое скрутили мне руки за спиной, толкнули в глубокий сугроб, кто-то навалился на меня, сидел у меня на голове и окунал лицом в снег, мне не хватало воздуха, я чувствовал, как кто-то снял у меня с плеча ружье и отстегнул ремень с револьвером. Я слышал, как Костя спросил: разоружили? Тяжесть тела на мне уменьшилась, я поднял голову из снега. Значит так. Ты арестован. Ты напал на товарища во время выполнения боевого задания. В батальоне решат, как быть с тобой. Мы с Янко оба поднялись.

Черт, пыхтел Янко, проклятый дурень, деревенщина, ты спятил? Видя, что на меня нацелены ружейные дула, он старался сгладить ситуацию, это была дружеская потасовка, сказал он, пытаясь улыбнуться окровавленным ртом.

За такую дружескую потасовку, строго сказал Костя, пойдет в тринадцатый батальон.

Мне было известно, что тринадцатый батальон означает выстрел в спину.

Оружия мне не вернули. Я шел в середине колонны, сразу за мной шел Богдан, наставив ружье, и всякий раз, когда я отставал, получал тычок под ребра. Около полудня мы пришли в лагерь батальона под скалистым навесом. Я все еще был в неведенье, отпустили ли, в конце концов, Веронику? И что стало с жестоко избитым Лео. Не знаю, почему я надеялся, что его лишь проучат, проучат по-страшному, и что сейчас ему в поместье перевязывают раны.

Я открыл консервы, проглотил их, улегся в палатке и тут же уснул.

Когда проснулся, была уже ночь.

Кто-то рядом со мной вовсю храпел. Я долго тормошил его, на миг он затих, но потом продолжил еще пуще. В конце концов, я пошарил у него по лицу и зажал нос. Он застонал и приподнялся на локтях. Я зажег спичку, это был Богдан, стонущий, испуганный, моргавший маленькими глазками. Эй, черт, произнес он, узнав меня, чего ты меня разбудил?

Богдан, начал я шепотом, что случилось в охотничьем домике?

Я с тобой не разговариваю, отрезал он.

Все взъелись на меня из-за того, что я подрался с Янко и чуть не придушил его. Через некоторое время он сказал: знай — тебе крышка.

Возможно, ответил я. А вы этого… гестаповского агента, вы его отправили в долину? Как конюха?

Некоторое время он молчал. Богдан был тугодум. Ему было невдомек, почему я не знаю о том, что случилось, я ведь тоже принимал участие в операции. Потом лишь он сообразил своими тормозными мозгами: ты был… возле охотничьего дома… на страже?

Да, соврал я. Я не мог признаться, что мне почти плохо сделалось. Что я, как бы это сказать, спрятался подальше от охотничьего домика.

И ты не знаешь, что было?

Нет.

Концы отдал, произнес он. Петер немного рассвирепел, оттого что этот гад ничего не хотел говорить. Ну и влепил ему разок сверх меры, так что тот не очухался. Мы и водой его поливали и снегом терли, но он уже на тот свет отошел.

А она?

С ней мы немного развлеклись.

Кто?

Сначала Янко, а потом еще и остальные.

И ты тоже?

Он не ответил. Он сказал, что они не могли отпустить ее после того, что случилось.

А теперь кончай допытываться, произнес он. Лучше приготовься, завтра тебе придется на вопросы отвечать. Я не хотел знать, как они ее прикончили, теперь, когда мне стало известно, как умер ее муж. Я понимал, что не выстрелом, потому как мы были в тылу врага. Накануне отступления. Тогда стрелять нельзя.

Всю ночь я не сомкнул глаз. Слушая храп Богдана, меня трясло, когда я думал, что случилось с Вероникой. Этого я никак не желал, рассказывая начальнику станции то, что рассказал. То, о чем я догадывался со слов Богдана, хоть подробности мне и были неизвестны, было выше моего разумения. Уже того, что рассказал мне Янко, было чересчур. В последний раз я видел, как они сидели на лавке, а его рука скользнула ей на бедро. Он сказал, что не пришлось кататься на мотоцикле. А случись это, если бы они ехали на мотоцикле, то это было бы совсем другое дело. А это же… Я потерял голову, напал на него и начал душить. Этой ночью было не до сна. Мысли мои перескакивали от Янко к Веронике, к этому храпящему возле меня типу Богдану и обратно. И к допросу, который ждал меня на следующий день.

По крайней мере, хоть допроса не было. Еще порядком не рассвело, когда нас поднял на ноги одинокий выстрел. Некоторое время было тихо, потом прозвучало несколько выстрелов. Мы все уже были у палаток, когда прибежал караульный с криком: фрицы.