Этот берег

Последней отчего-то извинительной возможностью продлить мгновения отдыха оставались объявления, расклеенные рядом с кассой на стене: …Кошку в хорошие руки… Автомобиль опель недорого, срочно, пробег 300 000 км. … Уроки польского, румынского, английского. Ускоренный курс… Семена тыквы, кинзы, петрушки… Школа рукопашного бесконтактного боя. Секретная методика КГБ СССР… Шавло Гриша, 8 лет. Фесенко Хома, 11 лет. Выехали на велосипеде из села Борисовки… июля 2015 года в неизвестном направлении. Домой не вернулись. Всем, кто видел пропавших детей, просьба позвонить в райотдел полиции, по телефонам… Слева от этого, последнего объявления было приклеено оно же, но по-украински, справа — черно-белые ксерокопии двух фотографий: скуластого мальчика с острым, как копье, подбородком — это был Гриша, и другого мальчика, постарше, с полноватым круглым и мягким лицом. В том ксероксе, похоже, истощился картридж — глаза пропавших детей вышли стертыми, об их выражении нельзя было сказать ничего уверенного. Я никогда не видел внука Натальи и уж тем более — его товарища Хому, пропавшего с ним вместе, но я глядел в их невнятные глаза на стене и понимал, что этот вечер, эта несчастная погоня, и ломотье в ногах, и пересохший рот, и этот миг на незнакомой мне, ненужной автостанции в малознакомом мне поселке — все, что со мною сейчас происходит, и все, что будет происходить со мной потом — оно и происходит и произойдет из-за того, что эти неизвестные мне дети не вернулись домой. Вернись они домой, и Авель без волнений отпустил бы от себя Татьяну на одинокую привычную велосипедную прогулку — Татьяна не взбрыкнула бы, чему бы не нашлось причины, не поменяла бы маршрут, и все бы было как всегда… Теперь же — где она теперь? и что она теперь? и что я, Господи, наделал…

Я вышел вон, и сразу же заголосил мобильник. Я глянул на экран — это, разумеется, был Авель, и я не знал, что ему сказать; не понимал, как с ним разговаривать. Я был вполне готов выслушать все, что мне придется выслушать, и это не было смирением, и смелости тут было ни на грош — нет, это было отупение от полной моей беспомощности… Я отозвался на звонок. Авель сказал без предисловий:

— Гони до дому — все в порядке: она нашлась. И ты смотри — ты сам не потеряйся; с меня уже достаточно всей этой дурни.

Я возвращался, освещая себе путь лучом чудесной галогенной фары. Я думал о Татьяне уже без тревоги и досады, но с огромной нежностью. Мое измотанное, потное, будто смолой набрякшее тело по-прежнему ломало от боли, но сам я был воздушен, легок и умилен до приторности — не человек, а облако сахарной ваты. Забыв об осторожности и то и дело отпуская руль, ведя велосипед «без рук», ни капли не боясь быть сбитым насмерть каким-нибудь беспечным ездоком и ничего уже на свете не страшась, я во все горло пел во тьме, и мне казалось, что моим романсам отзываются, гудя над головой, невидимые провода… Романсы, то есть, были не мои, — Морфесси и Вертинского, — но я их пел с таким глубоким, гордым чувством, словно они были моими.

На базе, ярче всех ее фонарей, горели фары полицейской патрульной машины, до рези в глазах отражаясь в темных окнах дома Авеля. Синие лучи ее вертящейся мигалки прохаживались по кругу, по кустам и стволам сосен, как огни морского маяка в ночи — по волнам и береговым утесам. На крыльце сидели двое полицейских. Расстегнув на животах форменные рубашки, они пили виски из широких стаканов. Авель вышагивал перед крыльцом туда-сюда — с двумя стаканами в руке, с бутылкой «Бушмилла». Он наполнил один из стаканов доверху и дал его мне. Мучимый жаждой, я бы не отказался от любой иной, холодной легкой влаги, всего лучше был бы стакан воды со льдом, но первый же глоток виски неожиданно пришелся кстати — прогрел душу и умилостивил, как заслуженная награда… Полиция молчала, за нее говорил Авель.

Сразу после моего звонка он связался с полицией, там приняли сигнал — и эти вот дивные хлопчики, которые скромно молчат и пьют свой заслуженный виски, нашли Татьяну на подсолнуховом поле, куда она заехала на велосипеде, жутко перепуганная огромным черным мотоциклом, прогрохотавшим по шоссе ей навстречу. Патрульные остановили свой автомобиль на краю поля случайно, точнее сказать по маленькой нужде — и в тишине услышали детский плач. Татьяна громко и горько плакала, лежа в подсолнухах и уткнувшись в землю лицом. Рядом с ней полулежал, пригибая собой к земле упругие стебли подсолнухов, ее велосипед. Так вот все и обошлось…