Конечно, я ей отписал — сверхкратко, в телеграфном стиле: «Я понял, извини. Ты права, что против», — а дальше: или я не поддержал продолжение нашей переписки, или она раздумала теребить меня своими бедами, но разговор иссяк, мой электронный ящик зарос мхом, я в него больше не заглядывал… Других дел в Киеве не оставалось; выходило: я живу ради одних походов в поликлинику. Ребро мое срослось и больше не болело. И пневмония рассосалась; оставались процедуры по укреплению и обновлению легкого: гимнастика дыхания, массаж и УВЧ, опять-таки уколы, — я все старательно терпел, но был немного угнетен своей заброшенностью и бездельем… Я каждый день до изнурения гулял по Киеву, впитав его в себя за эти дни и изучив, как никогда, подробно. Воображение мое уже не рисовало мысленных олеографий, на которых Капитанская Дочка счастливо порхает над булыжником Андреевского спуска… Я о ней не думал, но вместо дум меня нет-нет, да и тревожило предчувствие, что наш с ней разговор иссяк не весь… Обоснованные предчувствия не обманывают. Однажды вечером она мне позвонила. Не представилась, но я ее узнал… Сказала торопливо, будто на бегу:
— Я вам письмишко написала. Будет время и желание — прочтите. Отвечать необязательно, я все пойму.
Я залез в ящик, — и в самом деле там меня ждало ее письмо.