С холма, с крыльца коттеджа, в котором я по воле Авеля живу уже почти два года, из моего соломенного кресла, из-под набрякших дремой век я гляжу вниз, поверх беседки, летней кухни и можжевеловых кустов, поверх кустов сирени, которая недавно отцвела, — и вижу: наш охранник Рома выбегает из своей сторожки, выуживает на бегу ключи из камуфляжных брюк, с железным громом отпирает и распахивает железные ворота. Я вижу, как въезжает черный внедорожник Авеля, и дальше едет, как плывет, по щебню вдоль долгого забора к дому, где живут каждое лето, а бывает и зимой: сам Авель, его жена Варвара, дочь Татьяна и собака Герта — сизая с сединой и бурыми подпалинами немецкая жесткошерстная легавая.
Внедорожник скрывается за холмом. Дом Авеля мне не виден. Стоит он позади и понизу холма на южном склоне, над истоптанной поляной, — ее обстали по краям стволы высоких сосен, — над берегом-обрывом Киевского водохранилища или же моря, как его тут называют… Я не могу этого видеть, но точно знаю, что там происходит, позади и понизу холма — все, что всегда там происходит, когда Авель и его семья возвращаются из Киева с припасами к большому пикнику. Открывается правая задняя дверь внедорожника и на поляну перед домом выпрыгивает футбольный мяч, за ним — собака Герта, это ее лай доносится из-за холма. Слышен первый удар по мячу, следом — крик тринадцатилетней Татьяны, затеявшей, как и всегда, игру в футбол с собакой. Авель и Варвара выходят из машины, минуту разминают затекшие в дороге ноги, прохаживаясь по поляне.
— Владик! — слышу я наконец, как Авель обращается к водителю. — Будь ласочка, бери картошку, два оранжевых мешка, и неси в дом. Потом мне поможешь дотащить все остальное…
— Клубнику не забудьте, пропадет в машине, если уже не перепрела… Такая жара! — встревает голос Варвары… Сейчас она, не заходя в дом, снимет платье, останется в купальнике и по крутым ступенькам спустится с обрыва к воде… Лай Герты вдруг захлебывается, становится обиженным и заполошным, крики Татьяны — капризными, готовыми сорваться в плач, — кто-то из них, Татьяна или Герта, играет не по правилам, известным, впрочем, только им одним… Авель кричит Владику, что не помнит, куда дел рыбу для селянки…
— Под задним сиденьем, Авель Петрович, в ногах! — кричит в ответ водитель; наконец, все крики и все звуки в мире перекрывает буйный рев взявшего старт аквабайка. Привычно оседлав его, Варвара мчится по волнам водохранилища — прочь от берега, подальше от домашних дел………… шипит щебенка под колесами; из-за холма появляется черный внедорожник. Это водитель Владик, получив разрешение навестить мать в Миколаевцах, покидает базу… Голос Татьяны и лай Герты больше не слышны, и это значит, они обе в доме — Татьяна забралась с ногами на диван и открыла ноутбук; Герта спит на коврике возле дивана. Слышно лишь бормотание верхового ветра в соснах и звук аквабайка Варвары, издалека подобный шмелиному зуду… Гляжу на часы; передо мной вот-вот появится Авель; уже слышны его неспешные шаги по щебню; на боковой дорожке возникает его сухая, длинная и гибкая, как хлыст, фигура.
Авель садится на мое крыльцо, на нижнюю его ступеньку. Выдержав короткую пристойную паузу, я начинаю ему докладывать:
— Приходили газовщики. Я их не вызывал, ошиблись адресом, Рома их не впустил… Прилетал фазан; гулял по берегу, улетел. Должно быть, из охотхозяйства; мы его не тронули… В тринадцать восемнадцать приплывал какой-то катер со стороны шлюзов. Рыбаки. К берегу не подходили, стояли час на якоре, может, что и поймали, я не видел. Уплыли, потом ты приехал, в семнадцать ноль-семь, если быть точным. Владик уехал только что… Пожалуй, всё.
Не оборачиваясь, он произносит:
— Нет, не всё. Наталья — где? Сегодня ее день, как мне кажется.
— Где-нибудь здесь, — предполагаю я неуверенно. — Она не любит маячить перед глазами, ходит тихо, как мышка; я ее до конца дня редко вижу…
— Ты меня удивляешь. У меня в доме нигде не прибрано.
— Пойду поищу ее…
— Лучше набери ее.
Я звоню ей по мобильному — звонок мой остается без ответа. Звоню еще раз, и еще, и в третий раз — в ответ я слышу только долгие гудки, обрывы связи…
— Продолжай, пока не дозвонишься, — говорит Авель, вставая с крыльца. — Ушла в огород, телефон остался дома, дело известное. Напомни ей: она и завтра мне нужна, вместе с Ганной — накрыть столы, потом убрать. Человек сорок точно будет, так что звони ей и названивай.
Авель уходит по тропинке в обход холма; я названиваю Наталье, и перезваниваю, и вновь звоню — все без толку. Кстати уж вспоминаю и о Ганне, ее сменщице и соседке по Борисовке — пытаюсь вызвонить ее, чтобы она, как только где Наталью встретит, передала ей от меня пару-другую крепких слов… Картина та же — сплошные долгие гудки.