Этот безумный, безумный мир глазами зоопсихологов

И у млекопитающих перед массовым исходом происходит нечто подобное, хотя стимулы, влияющие на гормональную деятельность, — другие. Например, у леммингов это уже упомянутый нами социальный стресс. С ним связан ряд биохимических перестроек, кардинально изменяющих поведение.

Стресс в той или иной форме — побудительный мотив массового бегства всегда или в большинстве случаев. Так, по всей вероятности не обходится дело без стресса и у пресловутых корабельных крыс. Как известно, крысы и ныне досаждают морякам, а в былые времена, когда еще не было химических средств борьбы с грызунами, буквально кишели в корабельных трюмах. Массовые прыжки этих животных за борт служили тогда верным предвестником катастрофы. Как «догадывались» крысы, что корабль обречен? Вероятно, в трюме появлялась течь. Она стимулировала то же самое паническое поведение, с помощью которого крысы при затоплении их нор пытаются спастись от речного паводка: инстинктивный поиск берега затопляемого участка, а затем движение вплавь до ближайшей незатопляемой возвышенности.

Как-то после такого малосимпатичного примера неловко переходить к людям. Замешан ли стресс с его гормональными изменениями в организме или какие-то особые физиологические процессы в том навязчивом стремлении покинуть свое отечество, куда-то уйти, уехать, навострить лыжи, которое часто овладевает душами людей?

В Москву я больше не ездок.

Поеду я искать по свету,

Где оскорбленному есть чувству уголок.

Карету мне, карету…

… Им овладело беспокойство:

Охота к перемене мест,

Обременительное свойство,

Немногих добровольный крест.

Чацкому и Онегину выпал удел маяться этим беспокойством в одиночестве, равно как и самим Грибоедову, Пушкину, Лермонтову с его Печериным, лорду Байрону и многим, многим другим. Но вот подчас кочуют безостановочно или, снявшись с насиженного места, направляются в поход целые народы. Что это такое? Историк, конечно, без особого труда объяснит конкретный исторический повод каждого массового исхода. У всех были весьма уважительные причины: и у монгол, и у гуннов, и у тех израильтян, которые по библейской версии, пока не подтвержденной археологами, сорок лет проблуждали по Синаю, и у крестоносцев, и у арабских завоевателей, создавших Халифат.

Но все ли исчерпывается поводами или еще требуется и какой-то особый, подходящий к сему случаю психический, а также гормональный настрой?

Известный наш историк и этнограф Л.Н. Гумилев высказал смелое предположение, что к историческим свершениям, таким как массовые исходы и победоносные войны причастны особые «пассионарные» гены в нашем генофонде. Их относительная численность в разных человеческих популяциях неодинакова. Они присутствовали в геноме (индивидуальном генофонде) героических личностей и знаменитых авантюристов разных времен. С ними связан особый стереотип человеческого поведения, да и, не исключено, — специфический характер гормональной деятельности, поскольку гормоны управляют эмоциями.

Некоторые века и народы были особенно богаты пассионарными личностями. Эпоха возрождения, конец XVIII век в Европе, начало XX века. Не известно, что скажут потом и о наших днях.

Не скроем: мы с чувством глубокого сомнения в собственной правоте пишем эти строки. Нам ли, биологам, побывавшим во многих экспедициях, пристало проводить или, может, измышлять параллель между миграционным инстинктом животных и такими формами поведения человека, как тяга к дальним странствиям, эмиграция, завоевательные походы кочевников? Все эти варианты сугубо человеческого поведения сами по себе достаточно своеобразны. Между собой они тоже имеют мало общего. Разве что, одно: стремление покинуть насиженное место или, во всяком случае, то ощущение, которое испытываешь, если предстоит распрощаться со своим отечеством, возможно, навсегда, и отправиться навстречу неизвестности.