Ночью эту ложбину обстрелял противник. Наши палатки в некоторых местах продырявило осколками.
В этой палатке я пробыл недолго. Рана успокоилась. Немного подлечился, набрался сил. На место ранения поставили заплатку. Потом собрали группу солдат, куда вошёл и я, направили в окопы. Сначала мы находились в обороне и наблюдали за нейтральной полосой. Затем мы перебежали болотную слякоть по плетню, в котором были дыры от разрывов снарядов и мин. Дыры мы обходили. На болоте был сильный запах разложившихся вздутых трупов, не убранных вовремя. Болото стало для них могилой.
Мы оказались в окопах на другом берегу болота. В окопах нас встретил офицер, переписал наши фамилии, кто откуда, и сообщил, что пойдём в разведку боем.
За это я получил медаль «За отвагу». Смерть опять прошла мимо меня. Осколок пробил мне каску и отскочил. В ушах зазвенело. Следующий впился мне в плечо и в правый бок (он до сих пор со мной). Товарищи меня перевязали.
У меня был финский нож, я им окопался, когда выполз из воронки и быстрыми движениями пополз на открытое место. Подо мной образовалась слякоть от крови — это кровоточили раны. Фашисты меня заметили и начали по мне стрелять трассирующими пулями, показывая цель. Пули пролетали около самых глаз. Это была игра со смертью...
В госпитале в Бокситогорске у меня вынули осколок из правого плеча, подлечили рану на голове, подлечили бок и направили в сентябре 1943 года в батальон выздоравливающих, а затем — в 1238-й стрелковый полк 372-й стрелковой Новгородской Краснознамённой дивизии.
Нужны были радисты. Меня определили в роту связи полка помначальника радиостанции. Девушки-радисты в военной форме были похожи на нас, мужчин, чем они очень гордились.
На занятия ходили на большие расстояния. В январе 1944 года взяли свои ротные миномёты, котелки повесили на ремни и пошли на передовую.
Озеро Ильмень переходили по льду. До нас здесь были бои, и лёд озера был перемешан с остатками конных повозок и военного снаряжения.
Я, радист-связист, должен был точно и своевременно передавать приказы командиров.
Враг уходил на запад, мы преследовали его. Однако враг был ещё силён. Наши разведчики взяли в плен младшего немецкого командира. Когда пленному сказали «Гитлер капут!», то он ответил «Нихт»...
Однажды сидели у костра. Потом все куда-то ушли. А я остался и со мной девушка-радистка. Мы с ней поговорили, потом она своим боком прижалась ко мне с левой стороны и положила голову мне на плечо. У неё были красивые, припухшие от недосыпания глаза и поцелуйные губы. Это был какой-то миг, миг счастья. Прибегает посыльный и вызывает её. Она уходит, а я остался один...
Бои следовали за боями. Горели деревни. Гитлеровцы при отступлении всё, что могли, сжигали.
Была ночь. Мы зашли в одну сохранившуюся избу, где на полу лежали отдыхающие солдаты. Пахло потом. Воздух был тяжёлым. Не было места, чтобы прилечь и отдохнуть. Я разровнял древесные угли около топки печи, лёг на них и заснул...
Шли дни и ночи, приходилось спать на ходу. Шли наши войска: пехота, танки, артиллерия. В лесу устроили санобработку. Срубили баню из брёвен, прикатили металлические бочки, поставили их на камни, наполнили снегом. Вместо тазиков использовали каски.
Было тепло и по-фронтовому уютно. Старшина нам сменил бельё. Всем было радостно и хотелось жить.
... В одной освобождённой деревне озверелые гитлеровцы перед бегством сжигали людей на костре. Лежали обгоревшие трупы людей. Пахло горелым человеческим мясом. Людоеды из «цивилизованной» Европы.
На дорогах лежали ещё не остывшие трупы врага. Много разбитой техники, брошенного награбленного у населения имущества.
На привале говорили, что это война последняя, и что после войны люди будут жить хорошо...
Под Нарвой местность болотистая. В окопах была грязь, потому что, несмотря на зиму, иногда шёл дождь.
Работа артиллеристов была трудной. Они были по пояс голыми даже тогда, когда дождь сменялся снегом и морозом. Они стреляли беглым огнём. Танки и цепи подходили с трудом, некоторые «сидели на пузе».
Ранило командира нашей роты связи, а я в это время бежал мимо с радиостанцией. Он окликнул меня. Он был ранен в голову и лежал на земле. Я положил его голову себе на колени и перевязал санпакетом. Потом подошёл его адъютант и увёл командира с поля боя. А я продолжил путь к командиру батальона. Развернул радиостанцию, на дерево надел антенну и установил связь с командиром полка.
Вечером 19 марта 1944 года я был тяжело ранен в левую ногу шрапнелью разорвавшегося снаряда.
Затемно добрался до санпалатки. Врачи обработали рану и перевязали. Раненых повезли в госпиталь на санных повязках, наша третья. На пристрелянной опушке леса противник обстрелял наши повозки из артиллерии. Первую лошадь убило. Вторая остановилась. Нашу не задело. Мы по изрытой поверхности, в объезд, поехали дальше. Прибыли в промежуточный медпункт, и ездовые вернулись за ранеными, которые остались в двух повозках. На бортовых машинах нас повезли в тыл.