Этот дикий взгляд. Волки в русском восприятии XIX века

Езда борзятников определяется ловчим по смелости, сметливости, опытности, и расторопности борзятника, так как умение борзятника показать зверя, вовремя насадить собак на него и вовремя принять зверя от них – имеет особенно важное значение при травле волков [Губин 1890: 101].

Толстой продолжает повествование, и теперь персонажи оцениваются по своим способностям и умению их проявлять. Сначала Толстой посвящает две страницы юмористическому изображению отца Николая, старого графа Ростова. Граф в сопровождении слуг и «трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов» занимает назначенную ему позицию (в связи с его высоким статусом довольно выгодную), при этом имея «вид ребенка, которого собрали гулять» [Толстой 1938а: 249]. Графу дана следующая характеристика: «Хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы» [Там же]. Однако, замечтавшись – чему, вероятно, поспособствовала серебряная чарка пряной настойки («охотничьей запеканочки»), запитая полубутылкой бордо – старый граф нарушает главное правило псовой охоты. Он и его слуги, которые любуются навыками верховой езды и охотничьим искусством графского сына, пока сам граф нюхает табак, не замечают приближения волка, бегущего из леса, и не спускают борзых в нужный момент.

Далее следует один из самых своеобразных моментов в толстовском изображении охоты на волка, когда писатель имплицитно сравнивает волка и стареющего графа:

Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.

Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку [Там же: 251].

Через мгновение появляется свора гончих, преследующая волка по горячим следам, а за ними – Данило на взмыленной лошади:

Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.

– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.

– Про…ли волка-то!.. охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всею злобой, приготовленною на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. <…> Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его [Там же: 251].

Посвящая старому графу столь пространный фрагмент, достигающий кульминации, когда граф совершает серьезный промах, недопустимый для хорошего охотника, Толстой преследует в том числе юмористические цели. Кроме того, в этом эпизоде подчеркивается изменение общественной иерархии, позволяющее крепостному ловчему Даниле обругать графа крепкими словами и погрозить ему кнутом за непростительную ошибку41. Этот эпизод также позволяет Толстому весьма необычно охарактеризовать убегающего волка: писатель неожиданно представляет зверя в сочувственном ключе, подчеркивая его неуклюжесть и беспокойство. Трудно не заметить в этом имплицитную параллель с возрастом и старением графа, особенно если учесть, что только он и его слуги видят волка в таком свете.