Этот добрый жестокий мир

Это не их заслуга. В обществе, члены которого суть продукты генетической инженерии, сложно говорить о чьих-то заслугах. Наше место в общественной структуре запрограммировано нашими генами. Точка. Ни вверх, ни вниз сместиться не удастся — не позволит четкая упорядоченность ячеек клетки из генетики и обреченности, в которой все мы живем.

Падение со своего яруса иерархической пирамиды вполне себе возможно — если обнаружить свою абсолютную нефункциональность и бесполезность на том месте, которое еще при зачатии тебе указали законы евгеники, общественные потребности и та рулетка, которая разбрасывает мятущиеся во мраке небытия сознания по телам из плоти, крови и достижений генетической инженерии.

Лентяев, лузеров, неумех и прочий генетический брак приспосабливают к общественно полезным работам, в которых специализированность не важна. Кто-то же может помогать спецам-дворникам, ассенизаторам, мусорщикам. Быть на подхвате у посудомойщиков в общественных столовых, и уборщиков, и грузчиков в пунктах соцобеспечения, на складах и прочих столь же важных местах.

Роботы? Не смешите меня.

Роботы никогда не смогут заменить даже самое бестолковое из биологических существ. Самый безынициативный лежебока в тысячу раз эффективнее робота — его не надо сложнейшим образом программировать, постоянно тестировать и чинить. Кроме того, в нашем обществе функционально социализированных граждан не нужно строить заводы, чтобы строить новых роботов… Возможно, где-то именно так и поступают, но в нашем рукаве Галактики мы думаем иначе. Природа совершеннее — и одновременно проще; ее творения автономны, социально адаптированы и способны к регенерации и самовоспроизведению.

Создайте настолько же уникальных и совершенных роботов, и вы — Господь Бог. Или Мать-природа. Наши генинженеры только вносят правки в творения природы, взламывая генетический код.

В результате из универсального хомо сапиенс появляемся на свет мы — специалы. Все более и более специализированные, все дальше и дальше уходящие от исходного гено- и фенотипа.

* * *

Каждый из подвидов неолюдей идеально приспособлен к тому роду занятий, под который создавался. Рыбоводы с Океаниды плавают и ныряют быстрее своих подопечных — супертунцов и мегакальмаров, ориентируясь в глубинах планеты-океана при помощи эхолотов, в которые трансформировались пазухи их черепов. Хлеборобы Персефоны, похожие на огромные комбайны из далекого прошлого, перерабатывают солому срезанных модифицированными резцами колосьев в энергию для своих громоздких тел, а обмолоченное зерно мелют в разнофракционную муку жерновами, которые заменили им зубы, и отправляют в бездонные бункеры защечных мешков. Слепые рудокопы Гефестиона голыми руками пробивают штреки в сверхпрочных недрах своей железной планеты, за один присест вынося на поверхность по многу тонн обогащенной руды в горбах своих тел-кузовов.

Все это пугающее разнообразие не мешает нам оставаться людьми.

Мы все так же способны чувствовать, радоваться жизни и даже любить. Любить не только внутри ниши своей специализации, отыскивая избранника исключительно в среде подобных себе специалов. Человеческие особи способны скрещиваться меж собой и давать жизнеспособное потомство. При этом пол и физиологическая совместимость для него, потомства, особенного значения не имеют. То, что может помешать полноценности взаимного удовольствия, совершенно не помеха зачатию и развитию потомства.

У единородных спецов рождаются детишки — копии пап и мам, такие же узкоспециализированные, как они сами. У гомопар рождаются исключительно мальчики или девочки, в зависимости от пола родителей. Гентехнологии им в помощь. Если, к примеру, тот же пресловутый Рбышек предпочтет в дальнейшем женской ласке сильное мужское присутствие в своей жизни — без потомства он не останется. Просто оно будет однополым, суровым и очень мужественным. Прирученная человеком лояльная генетика не даст законам природы ни малейшего шанса.

А вот каким будет потомство разноспециализированных пар — можно только гадать. Без спецкор-рекции на ранних сроках результат может оказаться совершенно непредсказуемым.

За одним-единственным исключением.

Когда один из родителей — цирковой.

* * *

— Ты ведь незаконнорожденный, верно, Аксель?

— С чего ты это взяла?

Аксель повернулся ко мне, перестав таращиться в голубое, с кудряшками облаков, небо. Травинка, которую он жевал, замерла меж крупных зубов. В голубых глазах, очень ярких на белом-пребелом лице, появился неподдельный интерес.

Солнце ласково грело мою кожу предзакатным золотом лучей, было томно и хорошо. Мы с Акселем были знакомы пару недель, примерно в одно время достигнув возраста, когда один пол начинает интересоваться другим. Он был старше меня на год.

— Мы как раз начали разбирать в школе неоменделевы законы, — ответила я. — Ты не подходишь ни под один из них, сосед.

— Есть исключение, — сказал Аксель, переведя взгляд на облака.

— Клоуны, верно?

— Если точнее — цирковые, — сказал он. — Просто у большинства цирк ассоциируется именно с клоунами.

— И твоя мама…

— Моя мать — шлюха, — сказал Аксель.