Этот добрый жестокий мир

— Цирковые от цирковых не родятся. Еще один генблок, привет от мастеров со старой Земли. Ни обойти, ни объехать. Только от других подвидов. А на связи с цирковыми повсеместное генетическое табу, вот и крутятся они, как могут. Вы для них генетический банк — стабильность и видовое разнообразие, препятствие дрейфу генов, все дела… Странное у них, пращуров, было чувство юмора. Ох, странное. Одни только шуты да комедианты в роли хранителей культуры чего стоят… Ты теперь почти что наша. А Селия теперь сваха поневоле.

— Она сквозь землю провалится. А ты, стало быть, свою простушку уже обрюхатил, пройдоха-цирковой? — сощурилась я.

— По всему выходит, что так. Обидно только, что сам я об этом ничего не помню, — улыбнулся Аксель.

Мы помолчали. В окно светило солнце, играя медью Акселевых волос. Гулили на наших руках сыновья. Где-то, будь он неладен, зрел виноград.

— Ты их увидишь, — сказал Аксель. — Потом, позже. Но обязательно увидишь.

— Детей? — спросила я.

— И детей тоже. Но я сейчас про звезды, — ответил Аксель. — Ведь все дело в них, верно?

— Тебе ли не знать, мой капитан? — подмигнула я в ответ.

Все дело в звездах. Всегда и вовек.

При чем здесь любовь?

Я закрыла глаза.

Мои клоуны были сейчас со мной. Все четверо. Вот они, рядом.

Один из них как раз сейчас требовательно обхватывает губами мой сосок.

— Аксель! Немедленно прекрати!

— М-м?..

И правда — при чем здесь любовь?

ДАЛИЯ ТРУСКИНОВСКАЯ КОМПАС НА ВЕРЕВОЧКЕ

Говорят, его можно встретить на закате между Девичьей башней и Кардовскими воротами. Он похож на сумасшедшего — на обыкновенного городского сумасшедшего. У него длинные седые волосы, меховая шапка в любое время года, острый нос, щеки в пегой щетине. Через плечо перекинут ремень лотка. Когда-то такие лоточники бродили по всему городу, ведя торговлю вразнос, теперь он один остался.

На лотке — это продолговатая коробка с бор-тами шестьдесят на сорок или вроде того, чтобы ее таскать, нужна особая ловкость — разложена всякая дребедень. Это старые пуговицы и пряжки от ремней, матросских и солдатских, потертые галуны от мундиров, ложки — деревянные и под серебро, складные ножи, у которых хорошо если одно лезвие рабочее, обкуренные трубки и табакерки всех видов и размеров. Не одно десятилетие (возможно, и не одно столетие) старый чудак бродит по узким улицам, предлагая всю эту рухлядь людям, которым она совершенно не нужна.

Умные люди проходят мимо, не останавливаясь, не прислушиваясь и не оборачиваясь.

Но иногда ему везет — навстречу попадается дурак…

О том, что Макаров разводится, знал весь дом. Его ненаглядная красавица имела мощную глотку. Наверняка перед свадьбой он и не догадывался, что хрупкая девочка способна командовать артиллерийским дивизионом в разгар сражения.

Соседи рассудили здраво: чужая семья — потемки, и разбираться, кто там прав, кто виноват, нелепо; оба хороши. Раз оба хороши, то и осуждать можно обоих, докапываясь до подробностей. Сосед Витька Гайдук, приятель Сани Макарова, и тот сразу не проявил нормальной мужской солидарности. Пока соседки радостно делились слухами и догадками, он соблюдал нейтралитет. Наконец Света Макарова убралась с шестью сумками тряпья и посуды. И только тогда Гайдук пошел утешать Саню.

А какое в таких случаях у мужиков утешение? Вот то-то и оно.

Не то чтобы Макаров ушел в запой, вовсе нет. Он продолжал ходить на работу и поддерживал дома порядок, не собирал у себя окрестных алкоголиков. Но ни одного трезвого вечера после отъезда Светы не было.

И странно, если бы такой вечер случился…

На окраине нравы были простые. Молодежь созревала быстро — у шестнадцатилетних уже складывались пары, после чего думать о высшем образовании было как-то неприлично. И старели тут люди быстро. И уходили быстро — потому что откладывали лечение до той поры, когда оно уже не имело смысла.

Это был мир мелких событий и конфликтов. Ивановы отправили на мусорку почти новые кресла — событие, и надо всем миром догадаться, откуда у Ивановых деньги на новые кресла. Петровы вставили стеклопакеты, Сидоровы застеклили лоджию, Васильевы привезли к себе из деревни бабку… Ивановы протекли к Петровым, Петровы повадились зачем-то лазить в почтовый ящик к Сидоровым, Сидоровы наехали колесом своего «гольфика» на клумбу под окнами Васильевых…

С одной стороны, вся эта суета выглядела пошлой и злобной. А с другой — интерес к соседской жизни все же был лучше ухода в мир американских сериалов; хозяйки, жившие на этой окраине, еще не дошли до того, чтобы знать героев сериала лучше, чем своих ближних.

Макаров вырос на окраине. До городского центра было двадцать пять минут на автобусе. Но там Макарову было нечего делать.

То есть трезвому Макарову там точно было нечего делать — не в филармонию же идти на концерт симфонического оркестра. А пьяный Макаров, решив проехать две остановки на автобусе, банально заснул. И заехал неведомо куда, и даже, вдруг приходя в себя, ужасался пейзажу за окном и порывался выскочить.