Были и более серьезные, чем в кино, попытки обучить дельфинов человечьему языку. В свое время такой работой занялся, например, американский ученый Дуайт Батто. Поскольку он все же был не «киношным», а настоящим ученым, он, по крайней мере, постарался с помощью специального технического устройства преобразовать звуки человеческой речи так, чтобы они как можно больше напоминали дельфиньи свисты — таким образом преодолевалось хотя бы элементарное физическое несходство между человеческими и дельфиньими звуками. Слова человеческой речи тоже подбирались с умом. За основу был взят гавайский язык — во-первых, потому, что дело происходило на Гавайях, а главным об разом потому, что гавайские слова очень просты по структуре: они содержат относительно большое количество гласных звуков, которые легко преобразовать в свисты, и состоят из простых коротких слогов; каждый слог складывается либо только из одной буквы — глас ной, либо из двух — согласной и гласной; при этом самих-то букв всего-навсего двенадцать: пять гласных и семь согласных. Так что было сделано, казалось бы, все, чтобы дельфины могли хотя бы внятно расслышать, что говорят им люди, а расслышав, может быть, и понять хоть что-нибудь.
И все равно желаемого результата не получилось. То есть дельфины прекрасно обучались, например, по команде «направо» поворачивать направо, по команде «вперед» проплывать сквозь обруч, а по команде «толк ни» толкать ластом мяч (вы понимаете, конечно, что на самом деле эти команды звучали совсем не так, как по-русски, но смысл им придавался именно такой). Но ведь способность к такому обучению еще вовсе не означает, что дельфин понимает речь: точно так же его можно обучить тем же действиям в ответ на свисток или взмах руки. Надежда была на то, что если из таких слов составить какую-нибудь простую фразу, то животное ее поймет и поступит соответственно ее смыслу. Например, если сказать дельфину «толкни» — «вперед», то вы полнит ли он оба действия подряд? Оказалось, нет. Услышав первую команду, дельфин усердно ее выполнял, а на последующие не обращал никакого внимания. То есть звуки, которые слышал, он никак не хотел воспринимать как слова, элементы языка; для него это было просто несколько разных звуков и ничего больше.
А собственно, почему должно быть иначе? Кто сказал, что «фразы» дельфиньего языка строятся по тем же правилам, что и человеческого? Скорее всего, следовало ожидать как раз обратного: слишком уж велико различие между дельфиньим и любым из человеческих языков, будь то гавайский, русский или английский. А может быть, именно гавайский язык и оказался, вопреки ожиданиям, не слишком подходящим. К примеру, когда мне довелось несколько месяцев проработать на Гавайях, я очень долго никак не мог запомнить местные названия улиц и других мест именно из-за непривычной монотонности следующих друг за другом однотипных слогов: Ка-ме-ха-ме-ха, Ка-ла-ни-а-на-о-ле, Ва-и-а-ну-е-ну-е, Ка-ху-а-па-а-ни. Прочитали? А теперь отвернитесь и попробуйте повторить. Получилось? У меня долго не получалось. Если бы я участвовал в экспериментах Батто в качестве испытуемого, то еще большой вопрос обнаружилась ли бы у меня способность к пониманию речи. Но ведь эту книжку сумел же я как-то написать. Так что все не так просто. То есть попробовать, конечно, стоило, в этом Батто был совершенно прав — вдруг да повезет, и дельфин поймет нас. Но если не понял это еще не повод для разочарования, а вполне ожидаемый результат.
Нет уж, если мы хотим установить взаимопонимание с дельфинами, то роль переводчиков нам придется взять на себя. Только человек, вооруженный коллективным научным знанием, усиливший мощь своего интеллекта использованием вычислительной техники, сможет когда-нибудь преодолеть барьер несходства между языками человека и дельфина.
Ну а все же, действительно ли язык дельфинов так уж сложен, действительно ли они могут передавать друг другу сложные сообщения? Можно попытаться ответить на этот вопрос еще до того, как сам язык станет нам понятен. И опять решающее слово — за специально спланированным экспериментом.