Этот ребенок - я сам[статья]

Дети у Горяева изображены не только остро, но и иронично. Кто сказал, что детский мир — сплошная идиллия? — говорит Горяев своими рисунками. — И где это вы вычитали у Носова? «Я схватил удочку, а он тоже вцепился в нее и давай отнимать». «Он горку не строит. Сидит дома да смотрит в окно, как другие трудятся. Ему ребята кричат, чтоб шел горку строить, а он только руками разводит да головой мотает — как будто нельзя ему». «Он поскорее выгнал из будки Бобика, сам залез на его место»… Много раз иллюстрированные разными художниками сценки-игры. У Горяева эти поступки героев приобретают оценочный характер, причем резко отрицательный. Мальчишка отнимает удочку с жадностью, с остервенением («Шурик у дедушки»). Собака идет от будки понурая — ее лишили дома («Прятки»). Котька Чижов («На горке») так искренне разводит руками, а за спиной его черная разлапистая тень-осуждение, значимая тень. Этот — совсем маленький Чичиков, до чего смирен на своем стульчике, а сам только и ждет, чтобы все леденцы съесть («Леденец»). До гиперболических размеров вырастает фантазер-врунишка: задрал нос выше домов, ногой упирается в раздавленный лилипутский автобус («Фантазеры»). Стало быть, детские фантазии не только шутливы, в них не всегда приятные черты характера проявляются… Что же тогда сказать о менее безобидных сюжетах? О выстреле в старушку из игрушечного пистолета?! («Саша»). Малыш спускает курок, как заправский убийца из детективного фильма. У художника нет никакого снисхождения к такому поступку — он не хочет, чтобы дети стреляли даже из игрушечного пистолета! Приход милиционера решается как возмездие. В рисунке нет и намека на фабульную описательность. Мальчишка лежит на полу, как бы придавленный сверху матрацем, перед его глазами огромные сапоги военного. Преступление совершено, теперь возмездие. Больше к рассказу нет иллюстраций, хотя Носовым он кончается вполне благодушно: «А я и не буду ничего творить, — сказал Саша. — Сам теперь знаю, что не нужно людей пугать». У Носова — «не пугать». У Горясва «не стрелять». Носов строго, но с юмором журит, Горяев судит, прибегая к гротеску, к сатире. Поэтому он совершенно сознательно пренебрегает авторскими концовками, которые, как правило, не только благополучно разрешают конфликт, но в которых дети сами приходят к выводу, как им выправиться. Горяев доводит образы до символов — чванства, тщеславия, жадности. Разглядывая его иллюстрации, вспоминаешь классических чеховских и гоголевских злых мальчиков, из которых вырастали еще более злые дяди. Похоже, что в это время Виталий Николаевич уже готовился к Гоголю и внес в «незнайский» Носовский мир, полный достаточно доброго юмора, резкую сатирическую ноту. Как тут но вспомнить остроумные слова другого нашего иллюстратора русской классики, мудрого Николая Васильевича Кузьмина о том, что ощущение даже «посмертного благожелательства для иллюстратора не безделица: тягостно, неприятно чувствовать во время работы у себя за спиной… тень, неодобрительно качающую головой». Интересно, как относился сам Носов к иллюстрациям Горяева?..

В 70-е годы народный художник СССР Виталий Николаевич Горяев совсем отойдет от работы в детской книге, его увлекут миры Гоголя, Пушкина, Достоевского.

Лицо вещей

Жизнь героев Носова вновь становится простодушной в иллюстрациях Ивана Максимовича Семенова, народного художника РСФСР (1906–1982). В сборник «Фантазеры» (1969) вошли его лучшие цветные рисунки к отдельным изданиям рассказов. Они повествовательны, ребенку дается возможность разглядывать представленные в подробностях места действия, поступки героев. Словом, художник изображает юмор положений, рисует веселые, жизнерадостные, приветливые сценки из жизни детей. Не будем восхищаться цветом — колорит не был самым сильным свойством мастерства Семенова. Зато ему удавались композиции с движением, где дети бегут, скачут, играют и т. д. и т. п. Здесь художник чувствовал себя свободным интерпретатором сюжетов. Правда, в сценах со взрослыми нет-нет да и прорывался чисто крокодильский шарж. Особенно повеселился художник, рисуя зверей, он был мастером юмористического очеловечивания животных. Иллюстрации Семенова к носовской сказке-басне «Бобик в гостях у Барбоса» вошли в альбомы, где воспроизводятся его рисунки. И в самом деле, немыслимо смешон лихой танец двух дворняжек, да и в других рисунках с этими персонажами много талантливых веселых находок.

И все-таки произведения Николая Носова еще ждали своего иллюстратора. Им стал в 70-е годы Аминадав Каневский (1898–1976).