Этот ребенок - я сам[статья]

В самом деле, разглядывая иллюстрации Каневского, впервые видишь не вещи, а «лицо вещей», то есть так, как, по мнению Носова, видят их дети. В повести «Тайна на дне колодца» есть очень важное для понимания Носова рассуждение о восприятии ребенком неодушевленных предметов. Вот оно: «Взрослые часто не понимают детей, потому что видят мир не таким, каким видят его дети. В окружающих предметах взрослые видят их назначение, видят то, чем эти предметы полезны для них. Дети же видят лицо вещей. Они не знают, откуда эти вещи явились, кто их сделал и сделал ли кто. Дети знают, что эти вещи существуют, что вещи живут, и относятся к вещам, как к живым существам». Писатель вспоминает, как вид вещей будил в нем, маленьком мальчике, воображение. Шкаф казался ему угрюмым; буфет чудаком, легкомысленным и франтоватым существом; кресла были похожи на каких-то чопорных пожилых теток — «ханжи, чванливые»; диван — холостяк, доброе существо; окна — лица со щеками, бровями, носом и т. д. и т. п.

Каневскому, с его острым даром сатирика и юмориста, чрезвычайно близка такая игра, в детской книге он считает ее тем более необходимой. Пожалуй, только он один из всех художников и не нарисовал директора, беседующего с провинившимися героями повести про Витю Малеева. Зато нарисовал диван в директорском кабинете, и им сказал все. Диван этот могуч, основателен, крепок. Но даже он продавился под напором отбывающих на нем наказание двоечников. Наши герои смиренно сидят в его ложбинке. Но диван им не враждебен. Его устрашающие размеры — ребята кажутся на нем крошечными — и чернота огромной спинки эмоционально уравновешиваются цветами на диванной полке и ярким ковриком у его ног. Диван — судья доброжелательный.

В другом рассказе Каневский рисует во весь лист дверь. Это самая обыкновенная, даже некрасивая дверь коммунальной квартиры. Но какой из нее валит дым! Он вьется, клубится, вырывается из всех щелей на волю. Нет сомнений, что за дверью происходит что-то невероятное! («Бенгальские огни»).

Как мощное доисторическое стадо, сгрудились перед светофором автобусы, троллейбусы и автомобили. Три разноцветных глаза ушастого светофора с любопытством выглядывают из-под козырьков («Автомобиль»).

Если в предметах содержится только намек на их одушевление, то животных Каневский одушевлял смело, вводя в рисунки сказочные мотивы. Раз у вещей есть свое «лицо», то у зверей и птиц оно есть подавно. Лукавая метафора остроумно завершает «куриную» историю: повесть «Веселая семейка» кончается торжественным шествием кур, несущих яйца… на тарелках. Одушевлен «зверинец» Кости Шишкина. В парафразе решетниковской картины «Опять двойка» мишки и зайцы с любопытством слушают, как мама пробирает несчастного Костю. Ну, а собакам сам бог велел быть непременными участниками детской жизни. Они у Каневского великолепны.

Две эти книги Носова с иллюстрациями Каневского, окрашенными в чистые голубые, желтые, зеленые, красные цвета, как бы полны света, воздуха. Белый цвет самих листов — обязательный участник композиций, и это умелое использование законов книжной иллюстрации еще больше объединяет текст и рисунок. Ее мир — это мир светлого, чистого детства, где много веселого, смешного, чуть грустного, но всегда безобидного.

Как и многие прежние работы Каневского, эти иллюстрации также сделаны пером и тушью с подцветкой. Про его штрих знатоки-профессионалы говорили: буйный, дерзкий, когтистый, шерстистый, экстравагантный, умеет передавать игру беспокойного ума. В иллюстрациях к Носову штрих художника выглядит значительно спокойнее, чем «во взрослых» работах. Он остается артистичным, но решительная, смелая, богатая оттенками чувств линия полна той жизни, того движения, которые отвечают темпераменту маленького читателя и его представлениям и чувствам. Заинтересованное отношение художника к ребенку, установка на простоту, доступность, выразительность, ощущение себя художником-педагогом — «я считаю себя не только художником, но и педагогом, воспитателем» — меняют в этих книгах и саму манеру рисования, сам штрих художника.

Нарядны, красивы эти два издания произведений Носова.

Они одеты в яркие суперобложки легких светлых тонов и образуют своеобразный двухтомник. В этих книгах, может быть, нет лишь одной «игры» — «игры» макета, того выразительного, активного движения иллюстраций в пространстве книги, которое способно само создавать книжную реальность. Новые принципы макетирования детской книги пришли с молодыми художниками и с новыми веяниями в детской книге.

Так в 1963 году Вениамин Лосин, тогда совсем молодой художник, сделал замечательный макет к типовому изданию рассказа «На горке». Книжные развороты сами стали как бы снежной горкой. Глаз ребенка «карабкался» вслед за ватагой малышей, энергично работающих на сугробе. Диагональная композиция вносила в развороты динамику, свежесть. И горка становилась олицетворением зимних детских игр. Веселым, живым, подвижным здесь был не только рисунок, но весь макет книжки. Он участвовал в создании выразительного художественного образа детства.