Читаем Этот свет полностью

– Под плащом у него серебряный крюк на цепи. Сердца у него нет, оно лежит в специальном хранилище. И как только он откажется от задания, то Законнорожденные уничтожат его. Этот человек слишком боится смерти, вот и пляшет под дудку Свена… – Авраам помолчал. – Слушай и постарайся запомнить, Ален: когда тебя спросят, почему ты так долго не появлялся, скажи, что случайно проткнул наконечником руку и пролежал все это время на обочине, пока какой-то добрый прохожий не выдернул из тебя стрелу. – Он быстрым движением достал ее из-под полы и сунул родичу под халат. От прикосновения серебра по коже Алена расползлось онемение, мышцы на боку будто окоченели, но он отделился от металла тканью одежды, и все прошло. – Следы крови мы отстирали… Тебе дадут имя, не спорь и не признавайся, что помнишь настоящее. – Авраам мимолетно приобнял его и быстро отступил. – Если не сможешь украсть сердце Мари, не дай им хотя бы съесть его. Все, иди!

– Куда?

– Вдоль этого дома, до ворот. Все новорожденные с синей кровью входят в них.

Ален несмело зашагал прочь. Пару раз он оглянулся, замедляя движение, но если сначала он еще рассмотрел фигуру родственника рядом с колоннами, то потом она пропала среди прочих граждан.

II. Обитель

– А вот и новенький! – насмешливо воскликнула пухлая девица, сидевшая за конторкой в полутемном холле. Волосы у нее были почему-то ярко-желтого цвета, и оттого макушка ее сияла будто маленькое солнце.

– Где я? – наугад ляпнул Берг. Он подумал, что эти слова никак не разойдутся с представлением о новорожденном, приведенном сюда зовом крови. Ему казалось, что палка стрелы просвечивает сквозь ткань, и он едва сдерживался, чтобы не пощупать свой бок. Но регистраторша и не думала присматриваться к одежде посетителя – ее явно влекло его свежее лицо. Сама она была какая-то веснушчатая и большеротая.

– Ну, будем записываться, – проговорила наконец она. – Кстати, меня зовут Рыжик.

Нехотя переключившись на потрепанный гроссбух в синей обложке, девица макнула в чернильницу черное перо и подперла кулачком голову, закатив обильно подведенные глаза к потолку. Капля чернил набухла на кончике пера и шлепнулась на лист, выведя ее из прострации.

– Готово! Будешь Хамадом.

– Почему? – опешил Берг, чуть не заявив, что отлично знает собственное имя.

– Я так хочу, – наставительно молвила она, направив ему в лицо лохматый кончик пера. – Мне нравится.

Она внезапно выскочила из-за стойки и выставила вперед бедро, потеревшись им о ногу Алена. Пишущая принадлежность каким-то образом оказалась зажатой у нее между тонких губ, непривычно смотрящихся на ее круглой физиономии. Она грациозно вывернула шею, подставляя Алену под нос неровную, кровоточащую дырку в своем виске. Клякса синей крови влажно блестела, покрывая рану.

– Ну! – нетерпеливо вскрикнула она, прижимаясь к новорожденному и щекоча пером его ноздри.

Растерянный Берг, судорожно маскируя стрелу складками тела, уже хотел спросить, чего же именно эта импульсивная девица добивается от него, как вдруг кто-то скрипуче рассмеялся всего в нескольких шагах позади.

– Ах, Рыжик, Рыжик, – сказал невидимый человек. Ален обернулся, отодвинувшись от настырной регистраторши.

– Ты как всегда не вовремя, Павлик! – с досадой крякнула девица и в гневе вернулась за конторку, хлопнув калиткой. Возле незамеченной Бергом двери стоял и ухмылялся малорослый гражданин с узким, каким-то угловатым лицом. Подойди он поближе, то прямо перед его носом оказались бы ключицы новорожденного, а так он всего чуть-чуть задирал голову, с прищуром рассматривая его. Почему-то Ален подумал, что этот человек точно обратит внимание на продолговатую выпуклость халата и непременно пощупает ее, а потому поспешил развернуться к стойке и прислониться к ней животом.

– Это моя обязанность, – смиренно проговорил нежданный гость, неслышно приближаясь к Бергу и пристраиваясь сбоку. – Уже назвала малыша, синьорита?

– Хамадом. – Но вписать слово в журнал она не спешила, с замершей рукой переводя взгляд с Павлика на Берга.

– А ведь это имя ему не подходит.

Маленький гражданин, кажется, имел здесь несоразмерное своим габаритам влияние.

– Пусть он сам скажет, как хотел бы называться, – сказал он, скашивая на Берга ласково-ледяные глаза – подбородок его при этом даже не пошевелился.

Сейчас было самое время рассказать о стреле, но делать это Бергу почему-то отчаянно не хотелось. Он был уверен, что после такого признания этот низкорослый, но страшный человек сотворит с ним что-то ужасное и кровавое. Стрела словно примерзла к телу, почти самостоятельно стремясь намертво вжаться в него.

– Мне все равно, – сказал Берг, – лишь бы необидно звучало.

– Хорошо, как тебе Фриц?

– Нормально, сэр, – сдержанно проговорил Ален.

Выждав несколько секунд, Рыжик вписала имя в журнал регистрации и хмуро уткнулась в стол. Крупная капля крови стекла по ее щеке, и она досадливо отерла ее рукавом, оставив широкий синий мазок.

– Идем, малыш, – сказал Павлик. – Я покажу тебе твое жилище.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза