Этторе Фьерамоска, или Турнир в Барлетте

В конце концов ему удалось ввернуть несколько слов в общую беседу, и вскоре он был тут уже своим человеком.

Счастливый случай, которого так часто безуспешно ищут порядочные люди, подвернулся ему совершенно неожиданно. Окинув каждого из присутствующих проницательным взглядом, он заметил человека лет пятидесяти, долговязого, тощего, кривобокого; пристегнутая к поясу шпага приподнимала сзади его плащ и била по ногам всех, стоявших рядом, когда ее обладатель изгибался в поклонах, всем своим видом показывая, что нужен и приятен каждому, особенно же тому, кто поважнее. Высокие дуги бровей и круглые серые глаза придавали его худому лицу выражение любопытства и благодушия одновременно; особенно благодушной была широкая улыбка, не сходившая с его лица, когда он с кем-нибудь разговаривал. Этот добрый малый был дон Литтерио Дефастидиис, подеста Барлетты, самый любопытный, тщеславный и нудный человек на свете.

Дон Микеле, превосходно разбиравшийся в лицах, сразу понял, что нашел то, что искал. Он подошел поближе и, прикинувшись человеком любезным и искренним, - а умел он это делать отлично, - завязал с ним беседу. Подеста сдабривал свою речь веселыми прибаутками (несомненно, знакомыми читателю, если он хоть разок побывал в каком-нибудь городке Неаполитанского королевства и посидел часок после обеда на скамейке возле аптеки). Более того, он хотел, чтобы слушатели при этом смеялись! Дон Микеле так и покатывался со смеху и повторял: "Ну, что за милый вы человек, в жизни такого не встречал! Ох, вот это здорово! Ну - потеха!" Не прошло и получаса, как они уже были закадычными друзьями.

Как раз в это время Просперо Колонна вышел от Гонсало, получив разрешение на поединок, и все присутствующие поклонились ему. Дон Микеле спросил, кто этот вельможа, а дон Литтерио не преминул похвастать своей осведомленностью и рассказал ему о вызове, обо всем, что говорилось за ужином, о Фьерамоске и его любви; дон Микеле, понимая, что ему неожиданно повезло, с интересом спросил:

- Этот молодой человек... как бишь его...

- Фьерамоска.

- Этот Фьерамоска, верно, друг ваш, раз его дела так вас занимают?

- Еще бы, лучший друг! Синьор Просперо тоже к нему очень привязан, да и все остальные, без исключения... Такой славный малый! Мы с ним каждый вечер видимся, то в доме у Колонны, то на площади... К несчастью, есть у него один недостаток, и немалый: никогда-то он не засмеется, никогда, - подумать только! Вечно ходит с постным лицом, посмотришь на него - жалость берет! Да-а! Я-то уж давно раскусил, в чем тут дело, да только мне никто не верит. Странный народ эти вояки! Нет для них большего позора, чем любовь! Вчера тут кое-что сболтнул один пленный француз, который знавал его еще в Риме, и теперь уж сомневаться не приходится. Не зря говорят: любви, кашля и чесотки ни от кого не утаишь.

Дон Микеле встретил очередную остроту подесты, как полагалось, взрывом хохота, который ему пришлось повторить столько же раз, сколько дон Литтерио повторил свою пословицу. Затем дон Микеле сказал, сделав серьезное лицо:

- Я бы мигом вылечил его от этой любви да так, что он о ней больше и не вспоминал бы. Вот только...

И он приостановился, чтобы разжечь любопытство подесты.

- Вылечил бы? - спросил тот. - Как же вы можете его вылечить? Такую лихоманку не прогонят ни врачи, ни лекарства.

- Голову даю на отсечение, что вылечу его, если только кто-нибудь из его друзей поможет мне.

Дон Литтерио пристально посмотрел на него, не понимая, говорит он серьезно или шутит; а дону Микеле, разумеется, не стоило большого труда рассеять все его сомнения. Уже наполовину поверив ему, дон Литтерио сказал:

- Ну, если только за этим дело стало, такой друг найдется.

В душе он уже ставил себе в заслугу чудодейственное исцеление больного, точно так же как раньше хвалился, что распознал его недуг. Друзья и знакомые Фьерамоски, безусловно, будут превозносить до небес того, кто сотворит чудо и превратит их любимца в весельчака и охотника до шуток и забав.

Подеста стал донимать дона Микеле расспросами, как взяться за такую трудную задачу, а тот стоял на своем, но заставлял себя упрашивать, прикидываясь, будто не совсем доверяет дону Литтерио. Наконец, сделав вид, что уступает, дон Микеле рассказал, что в турецкой земле есть удивительное средство, которое - как он сам видел - применяют, чтобы потушить пламя самой страстной любви; ему не стоило большого труда полностью подчинить себе птичьи мозги бедного подесты, который был в восторге, что встретил такого человека.

- Мне нужно лишь одно, - сказал дон Микеле, - остаться на пять минут, не больше, наедине с его возлюбленной; об остальном я позабочусь сам.

- Вот уж этого я не могу вам обещать. Сказать вам откровенно - я даже не знаю, кто она. Но если только она живет в Барлетте или где-нибудь в окрестностях - я к вашим услугам: не пройдет и суток, как я вам что-нибудь сообщу. Первым делом надо разыскать Джулиано... Это служитель в нашей ратуше... Такой ловкий бес - все на свете пронюхает.

- А где мы встретимся? - спросил дон Микеле.

- Где вам будет угодно.