Эуа!

Её положение было ещё худшим, чем то, в которое угодил Стас. Но ему и на душу не пришло сочувствовать ей. Просто потому, что он никогда не ощущал себя настолько независимым и отдельным от окружающего мира, чтобы аж иметь право судить этот мир, сочувствовать кому-то в нём. А значит, наверное, и назначать виноватых. И дальше — как-то пытаться исправить, помочь. Может даже пожертвовать собой.

И он всегда смотрел на мир вокруг, как зритель, от которого ничего не зависит. Можно только смотреть ничего не видя. И в этом вся жизнь.

На другой день девушку выкатила Иринина сменщица — здоровенная женщина с большими сильными руками. Возрастом она была близка к Ирине, но все называли её по имени-отчеству Валентиной Павловной. Стасу она напоминала домомучительницу из советского мультика про Карлсона, который в детстве навязывала ему мама. Только моложе, с ярко-красной помадой на губах и чёрными, не настоящими бровями.

Валентина Павловна «подержала» невидящую больную минут десять и укатила обратно.

В Иринину смену девчонке везло больше, ей позволяли дышать на свежем воздухе от обеда до самого ужина. Ирина только забегала к ней время от времени, они обменивались шутками и хохотали. Интересно, что она как-то понимала исковерканные слова этой больной.

Стас тоже приметил некоторые словечки. Например, когда девушка соглашалась, она говорила «Аа» вместо «Ага». А когда ей было смешно, она стонала «Эха-аа-оа!» вместо «Ах-ха-ха!» А смешно ей было часто. Почти всё время.

В один из дней Ирина оставила несчастную слишком близко возле Стаса, вплотную. И, хуже того, кивнула ему со словами: «Присмотрите, если что!» И Стас почувствовал себя насильно привязанным к скамейке строгими запрещающими верёвками. Теперь не уйти. И ещё это «если что». Какой смысл Ирина вкладывала в эту фразу? Если девушка вдруг умрёт? Если ей станет плохо? Если она… что?

Стас даже внимательнее обежал глазами парк, пытаясь подобрать более уединённую скамеечку для завтрашней прогулки. А то, мало ли, вдруг завтра опять «Если что».

Между тем девушка, как обычно, подышала во все лёгкие, снова потянулась к коробке с соком. Но, к несчастью Стаса, трубочка из коробки не торчала. Девушка беспомощно ощупала упаковку, потом место возле своей ноги, где лежал сок. Но трубочки не нашла.

«Если что!» — подумал Стас. — «Это уже оно? Или она справится?». Ему захотелось сбежать, чтобы никто, окажи он помощь как-нибудь неуклюже или неуместно, не выдал ему приговор, охлаждающий любые порывы: «Глупый глупец!»

Он даже не удержался и вздохнул громче обыкновенного. И в этот предательский момент увидел, что трубочка, гигиенично запаянная в прямоугольник полиэтилена, торчит между металлической дугой подручника и дерматиновой обшивкой её инвалидного кресла. Торчит, смотрит на Стаса своим торцом, как одноглазая змея, и шепчет ему в серёдку души: «Если что! Если что!».

Стас оглянулся кругом — по парку то там, то здесь гуляли «тыквы» и их посетители. И казалось, все они пялятся на него и думают, что он жестокий эгоист, не способный ни на что.

Потому, что глупый.

Как на зло, девушка тоже уставилась прямо на него, хотя глаза её точно были забинтованы плотно и непроницаемо для света. От её «взгляда» по Стасовой спине даже пробежали мурашки оцепенения. Так всё это напоминало сцену из фильма ужасов или жутких ночных кошмаров.

Он опять вспомнил о суперспособностях мозга, вздрогнул и отшатнулся: она смотрела прямо в его душу.

3. Смотрю

Девушка пристально упёрлась в Стаса пугающим «взглядом» своих бинтов, и он, наконец, попробовал отклонится в сторону, чтобы сдвинуться с линии её «обзора». Бинты остались на месте, «мумия» не следила за ним.

Он усмехнулся своей мнительности, решительно подвинулся на край скамьи, выдернул трубочку из щели, распаковал и протянул несчастной:

— Вы трубочку ищите? Вот она, — сказал он. Получилось это довольно легко, сам даже удивился. Может потому, что лица девчонки он почти не видел, по крайней мере её глаза были прикрыты полностью. И определить её красоту не получалось. Это очень облегчало его душу, потому что Стас боялся красивых девушек. Они, избалованные всеобщим восхищением, часто бывали надменными, как ему казалось, и могли видеть его насквозь. Желая того или не желая, но давя изящными пальцами на открытую ранку в его самооценке.

Девушка хихикнула и замахала ручкой в воздухе, пытаясь уловить трубочку:

— Эха-аа-оа! — рассмеялась она. — Айтэ мэ уку.

Участок мозга в его «тыкве», отвечающий за обработку речи выдал «error», но, к своему удивлению, какой-то иной интуицией он уловил суть её фразы. Это было что-то вроде «Дайте мне руку» или «Дайте мне в руку».

Краснея от мысли, что всё-таки протупил, он ткнулся в её тонкие пальчики. Она ловко ощупала кисть его руки, составила о ней трёхмерное представление, взяла трубочку и поблагодарила:

— Ахыба!