Эуштинская осень

– А вы знаете, брат ваш, Лайон, под подозрением! Его видели около Сената в тот самый день, да ещё и с палашом в руках! Все соседи об этом судачат. Матушка ваша тревожится, как бы не арестовали Лёвушку-то нашего!

– Да кто ж ему палаш дал? – спросил Александр возмущённо, а сам подумал: «Вот был бы конфуз, если б мы с Лёвкой на площади встретились! Но и сейчас не избежать мне допроса из-за этого балбеса!»

– Говорят, Кюхельбекер дал, тот, с которым вы в Лицее учились.

Пушкин закрыл лицо руками и яростно потёр его, возвращая себе способность ясно мыслить.

– Ох, дурень, – простонал он, не сдержавшись.

– Зато не трус! – воскликнула восторженно Зизи. – Лев – настоящий герой!

– Вот геройство – подержаться за палаш! А потом что? Воткнул его в снег и побежал домой хвастаться? – раздражённо ответил Александр.

– Но ведь он не заговорщик, – примирительно сказала Прасковья Александровна. – Зачем ему воевать? Хотя лезть в гущу восстания – это неосмотрительно со стороны Льва.

– Я бы не полез! – заметил Алексей, заслужив одобрительный взгляд матери. – Открытый бунт вообще никогда не ведёт ни к чему хорошему. Последствия не заставят себя ждать. Надеюсь, Лайона простят за юношескую дерзость.

– За глупость, – буркнул Саша.

На душе у него скребли кошки. В такой ситуации бессмысленно было писать какие-либо прошения, ведь так или иначе фамилия Пушкиных оказалась замешана в этом кровавом бунте. Саша злился на брата, на себя, и даже на Зизи за её восхищение. Впрочем, девушка почувствовала недовольство «своего любимого Пушкина» и после чая подошла мириться.

– А вы нам почитаете сегодня что-нибудь? – ковыряя пол носком мягкой домашней туфельки, спросила она.

– Алексею почитаю, – невежливо ответил Александр, но тут же постарался смягчить грубость. – Вам, наверное, не будет интересна историческая трагедия. Вы, Зина, скорее предпочитаете женские романы, ведь так?

– Ну, в вашем исполнении любые стихи хороши, – польстила Зизи. – А знаете, Пушкин, романы не так плохи, как вам кажется. Я недавно прочла в одном из них, как герой скрывается от преследования с Библией в руках. А потом оказывается, что в книге у него спрятан пистолет!

– Это ж какого размера должна быть книга? – удивился Александр.

– Большая, я думаю. Да у меня есть такая, сейчас! – Зизи выскочила из комнаты.

– Взбалмошная девчонка! – усмехнулся подошедший Вульф. – Но идея с книгой мне нравится. Нам с тобой пригодится, – он подмигнул Пушкину.

– Ты всерьёз думаешь?..

– Почему нет? Нужно быть готовым к любому исходу событий.

Минут через десять появилась Зизи, таща в обеих руках явно тяжёлую, огромную книгу в кожаном переплёте, на котором золочёным тиснением значилось – «Bible».

– Ты где её взяла? – восхитился Вульф.

– M-lle Benoit оставила, это наша гувернантка, – пояснила Зизи для Пушкина. – Библия на французском, к тому же я залила её компотом! – она сдавленно хихикнула. – Так что не жалко!

– Спасибо, – сказал Саша не очень уверенно, принимая книгу.

– Так вы почитаете нам сегодня?

– Почитаю, раз вы так просите, но не то, что Алексею – трагедия не для дам, – улыбнулся он.

Все студенческие каникулы Вульф с Пушкиным кощунственно кромсали Библию, делая из неё футляр для дуэльных пистолетов. Впрочем, книга действительно была безнадёжно испорчена ещё до них – краска потекла, страницы кое-где слиплись. К счастью, сохранились оба форзаца и немного первых страниц, что позволило создать маскировку от случайных взглядов. В тайну пришлось посвятить и Прасковью Александровну, ведь ящичек с пистолетами уже хранился у неё в надёжном месте. Она сперва долго недоумевала, но потом посмеялась, приняв работу приятелей за невинную шалость, и даже немного поучаствовала, пожертвовав замок от своей шкатулки для переплёта.

В последнее утро перед отъездом Вульфа в ранний час Саша сидел совсем рядом с Прасковьей, прилаживая механизм к коже Библии, когда, позёвывая, вошёл Алексей.

– Ты у нас ночевал, что ли? – удивился он.

Прасковья Александровна резко встала и, оправляя утреннее платье, стремительно вышла из комнаты.

Саша поднял голову. Алексей прищурился:

– Погоди, а что у тебя с моей матерью?

– Почему вас это интересует, сударь? – холодно осведомился Пушкин.

– Это же непристойно! – скривился Вульф.

– Если кому что-то не нравится, тот волен вызвать меня на дуэль, – переполняясь бешенством, сквозь зубы сказал Пушкин. Он как раз перекладывал пистолеты из ящичка в готовый тайник и намеренно задержал один в руке, будто взвешивая.

Алексей побледнел и предпочёл перевести тему.

Впрочем, вечером расстались они вполне друзьями.

Дни и месяцы тянулись невыносимо медленно. Осиповы в феврале уехали до конца весны в другое имение, известия из Петербурга доходили теперь редко, да и они не радовали. И Жанно, и Кюхля сидели в Петропавловской крепости, а с ними ещё несколько сотен человек. Льва, кстати, почему-то даже не допрашивали – видимо, Кюхельбекер его каким-то образом оправдал. Все ждали решения суда, который мог состояться в любой момент, но всё откладывался.