Эуштинская осень

Когда сани, скрипя полозьями по снегу, отъехали от крыльца и скрылись во мраке, Саша ещё долго стоял, кутаясь в халат, и снежинки таяли в пламени свечи в его руке.

Пущин сдержал слово: снова была зима, самое начало декабря того же, 1825 года, когда в Михайловское повар Прасковьи Александровны привёз письмо. Убористым мелким почерком там было написано:

«Дорогой мой! Я еду в Петербург, очень хочу тебя видеть с нами – мы все хотим. Помнишь, тогда, в генваре, ты просил оповестить? Так вот: начинается. Встретимся так скоро, как сможешь, у Кондратия. Твой Жанно».

Пушкин пробежал письмо глазами трижды. «Молодец, Пущин! – подумал он. – Ни одной фамилии!» Затем посмотрел на дату: пятое декабря 1825 года, Москва. На календаре было восьмое – письмо добралось очень быстро. Александр, в халате, босой, заметался по комнате, не зная, за что ему схватиться, собирать ли вещи… Сронил со стола чашку с недопитым чаем, поскользнулся, загрохотал стулом. На шум прибежала няня.

– Куда ты опять собрался, голубь мой? – встревоженно спросила она.

На днях от Осиповых тоже передавали почту: письмо от Анны Петровны Керн, содержания которого няня не знала, и короткую записку от Прасковьи Александровны с новостью – в Таганроге умер император Александр, всё государство Российское присягает новому императору, Константину. После этого известия Саша тоже был сам не свой, хотел собирать вещи и ехать в Петербург, мол, нет царя, который его сослал, значит, и сидеть тут нечего. Насилу Арина отговорила его, догадываясь, что тут дело не в царе, а в этой замужней даме, Керн, племяннице Осиповой.

Арина Родионовна была права. Анна Керн прислала Пушкину прочувствованное письмо о том, что бросает опостылевшего старого мужа и возвращается из Риги в Петербург. En signe d'amour она передала увесистый томик любимого Сашей Байрона. Пушкин не знал, ехать ли ему к Анне, или опять всё пустое кокетство, и ничего больше не будет, но хотелось надеяться как никогда. Ссылка давила и сковывала руки, хотя не было уже царя, который мог бы покарать, но закон и наказание едины, независимо от личности монарха. Нужно было сперва написать прошение на имя императора Константина. Здравый смысл и няня остановили Пушкина в тот раз. Но теперь чаша весов снова склонилась в сторону побега.

О побеге Александр задумывался с первого дня ссылки в Михайловском. Год назад он даже составлял для брата список того, что ему привезти в дорогу: «Бумаги, перьев, облаток, чернил, чернильницу de voyage, чемодан, Библии 2, вина Soterne Champagne, сыр лимбургский, курильницу, lampe de voyage, allumettes, табак, глиняную трубку с черешневым чубуком, bague, medaillon simple, montre». Но тогда это всё было лишь мечтанием. Желание свободы, желание любви – всё ничто по сравнению с зовом дружбы. А уж если все трое тянут в одну сторону…

– Да, мамушка, надо ехать, – остановившись на минуту, сказал Александр и, порывисто обняв Арину, закружил по комнате. – Меня все ждут, и я всем нужен! – пропел он.

– Окстись, батюшка! – высвобождаясь из объятий и оправляя сбившийся набок чепец, воскликнула Арина Родионовна. – Какая надобность тебе перечить Императорскому Величеству Александру, упокой Господь его душу? От кого на этот раз письмо?

– От моего Жанно! Помнишь его? Он приезжал прошлой зимой.

– Как не помнить! Солидный барин и приятный мужчина, не ожидала от него такой опрометчивости. Виданное ли дело, в самую смуту ехать?

– О какой смуте ты говоришь, мамушка? – попытался прикинуться простачком Саша. – Да я в Псков только съезжу на недельку и назад.

– Ну-ну, – недоверчиво глянула на него Родионовна. – С кем поедешь-то? Один?

– Дядьку Никиту возьму, только сперва к Осиповым съезжу. Вдруг им тоже что-нибудь нужно в городе.

– Хорошо, батюшка, – покорилась няня. – Сейчас девок пришлю, приберут у тебя.

Саша махнул рукой и, не обращая более внимания на няню, пристроился на чистом уголке стола писать письмо Анне Керн, чтоб передать его с почтой Прасковьи Александровны. Пока французские слова, присыпанные песком, подсыхали на бумаге, Пушкин быстро одевался для визита. Белоснежная рубашка с таким же шейным платком, горчичный жилет с позолоченными пуговицами, из кармашка торчат часы. Коричневый фрак с длинными фалдами и брюки в тон. Высокие сапоги a la russe, тёплый плащ – на дворе всё же декабрь, хоть снега пока и нет. Обычно Александр заезжал в Тригорское запросто, но сегодня ему хотелось какого-то праздника. Кто знает, как изменит его жизнь это путешествие в Петербург. С одной стороны, няня права, это действительно опасно. Пущин пишет: начинается! Неужели они хотят свергнуть Константина? Очень жаль, если так – этого брата Романова Пушкин уважал более других. «С другой стороны, может, ничего и не случится, – беспечно думал он. – Отложат, передумают. Тогда я просто поеду к прекрасной Аннет! Она будет моей – мы кинемся в ноги императору Константину, он романтик и оценит наш порыв, разрешит Анне развод, и мы с ней уедем в Европу», – размечтался Саша.