Ева

Я протиснулась к компании Нила. Все выглядели не такими веселыми, как обычно. Никто не знал, как реагировать на случившееся. Фрэн была своей, но ее все осуждали, и кроме того, она обидела Нила, по шкале популярности стоящего выше. Но вот он, Нил, совершенно спокойный и не выглядящий несчастным, и кажется, совсем не в обиде на Фрэн. Главная загвоздка была в Нике: он был старше, он был для нас старым. Мы никогда раньше не сталкивались с таким, если у молодых девушек что-то и происходило со взрослыми мужчинами, то всегда втайне, за закрытыми дверями или же это было решением родителей, но, чтобы так, со страстью и вызовом, отринуть все и в омут с головой- наши цыплячьи мозги еще не понимали этого. Да, мы много говорили о любви и много в любовь играли, но на самом деле еще только учились любить.

В восемь вечерам к микрофону вышел первый человек, старый Марк, который всегда пел первым и всегда одну и ту же песню: "Для тебя, Рио-Рита". Заезженный хит времен его молодости сегодня звучал по-другому, и, наверное, впервые я вслушивалась в слова.

К тебе, Рио-Рита,

Пришел я под балкон, о, сеньорита.

Тебе, Рио-Рита,

Отдам и жизнь свою я, и любовь.

Поцелуй меня страстно,

Быть с тобой так прекрасно.

В тебе мое счастье,

Позволь ласкать тебя мне вновь и вновь.6

Я задумалась над тем, каково это – быть чьим-то счастьем? Быть не самой по себе, хранить в себе не только свои мысли, чувства, надежды, но и кого-то еще, кого-то особенного. Как это – когда тебя ласкают вновь и вновь? Я посмотрела на Нила и покраснела. Он заметил и улыбнулся. Лето подходило к концу, но в его глазах была весна.

Сегодня все песни были для меня и про меня. Я плыла в мире музыки и в каждой строчке, каждом витке мелодии видела смысл. Я давно была влюблена, но только в тот вечер позволила себе по-настоящему почувствовать это.

К одиннадцати я была пьяна от впечатлений дня. Близилось время, когда обычно пели подростки – с тем, чтобы потом отправиться по домам, ну или просто долой с родительских глаз. Я решила, что не буду сегодня выступать: в моем животе прыгали солнечные зайчики и я боялась, что как только я выйду на сцену, все сразу заметят во мне перемены.

Уже наклонившись к Нилу прошептать, чтобы он отвел меня домой – поцелует он меня еще раз или нет? – я случайно бросила взгляд на входную дверь. В зал входила Фрэн.

Ее не сразу заметили, но скоро приливная волна шепотков обежала бар и схлынула, оставив зияющее молчание. В полной тишине Фрэн процокала каблуками к стойке. Люди расступались перед ней.

Она была прекраснее, чем обычно. Сияющая, как падший ангел, ее красота разила так, что было больно смотреть.

Случайно или нарочно, но она была одета не как вчерашняя девчонка, но как соблазнительная женщина: в облегающее черное вечернее платье и переливалась в искусственном освещении подобно черному опалу.

Ник тоже пришел, но за ней не последовал. Кивнул Нилу и встал у двери, скрестив руки, как мрачный пират: только попробуйте ее обидеть. Я попробовала посмотреть на Ника другим взглядом, взглядом влюбленной Фрэн: он был высокий, очень высокий и при этом широкоплечий, с широким, жестким, лицом. Он был красив, но никому бы и в жизни не пришло назвать его милым или смазливым. Это был мужчина, сильный и опасно притягательный, на самом деле довольно молодой- 25 лет. У них с Фрэн было 6 лет разницы: столько же и у моих родителей, вдруг поняла я. Перевела взгляд на маму и папу: крупный хищный брюнет и хрупкая тонкая блондинка: аналогия была такой явной, что я внутренне вздрогнула и стряхнула видение.

Ронни встретила Фрэн сухо. Скрестив руки на груди, она прямо смотрела ей в глаза:

– Тебе тут не рады, девочка. Лучше бы вам с кавалером уйти.

Фрэн не дрогнула.

– Сегодня пятница. Каждый может спеть все, что его душе угодно. Я хочу спеть. Или откажешь мне?

Ронни стояла в тени и нельзя было разглядеть выражение ее глаз.

Все затаили дыхание. Неписаным и нерушимым правилом было, что кто бы ты ни был – молодой, старый, нищий, богач, взрослый, ребенок – ты можешь выйти на сцену, как бы неумело или плохо ты не пел, и одна песня всегда принадлежала тебе. Вторую должны были попросить, но первая – твоя по праву.

Ронни взяла стакан со стойки и начала его тщательно протирать.

– Пой.

– Даже не дашь мне микрофон?

– Нет.

Фрэн усмехнулась, но казалось, не огорчилась. Повернулась к залу лицом, оперлась руками о стойку и легко запрыгнула наверх.

Люди загудели: неслыханная наглость! Немыслимо! Эта девчонка вконец сошла с ума!

Фрэн начала петь легко, без всяких пауз и подготовок, совершенно не смущаясь отсутствием музыки.

Иди сюда, детка.

Знаешь, меня бесит,

Как ты пытаешься добрыми поступками загладить вину после своих шалостей.