Ева

Всего тридцать лет мы были вместе, а потом она умерла.

И мне не осталось ничего, кроме этой куклы. Я подарил ее Эмили на свадьбу, и она была в восторге, всюду таскала за собой.

Я тронулся умом, каждый вечер разговаривал с фарфоровой игрушкой, пытался найти причины, почему я должен остаться на этой земле, когда она ушла. И не находил. Но однажды ночью, в предрассветный час, мне приснился ваш город. Главная улица, в конце улицы мой магазин и на витрине Бель. И я понял, что мне дали ответ.

Пересохшими губами я выговорила вопрос:

– Мистер Голд…А где вторая кукла?

Он замер:

– Как ты догадалась?

– Не знаю. Просто ощущение. Вы на всех фотографиях вместе, это свадебный подарок, футляр слишком широкий. Должна быть еще ваша фигурка, что с ней случилось?

– Я сломал ее. Я хотел сломать две, но вторую не смог. Не снова.

– Но почему вы не выбрали для себя книгу, как выбираете для других? Почему не изменили свою судьбу?

Он закрыл альбом.

– Ты думаешь, я не пытался? – Он криво, безобразно усмехнулся. – К сожалению, для нас это не работает. Никаким волшебством нельзя изменить то, что изменить нельзя. И это второй урок книжной магии, который ты должна усвоить.

– А первый?

– А первый ты уже знаешь. Noli nocere.5

Глава 7. Бабочки в животе

Начались дни моего ученичества.

Голд был жёстким, суровым наставником и нещадно заставлял зубрить километры информации. Я представляла себе, как буду пристально вглядываться в портреты людей и вещать об их будущем, а вместо этого учила латинские пословицы, читала скучнейшую историю искусства от античности до наших времён и, помимо этого мучительно продвигалась вдоль громаднейших списков литературы, составленных Голдом и в конце каждого меня ждал адский экзамен. Обучение волшебству подозрительно напоминало учёбу на литературном факультете. Отрадой было, когда Голд начинал рассказывать про исторические периоды и биографии деятелей – читал лекции. В его изложении все эти скучные сухие даты и портреты оживали, обретали плоть и кровь, жили, любили, страдали, мухлевали, воевали и подставляли друг друга напропалую.

Я всё так же записывала всё, что бы посоветовала приходящим к хозяину клиентам, но теперь дело не ограничивалось простым высказыванием вроде того, что я посоветовала бы мистеру Хили Кена Кизи. Голд вытряхивал из меня всё, что я знаю о мистере Хили, где, с кем и как он живёт, работает и о чём разговаривает вечерами в баре у Ронни.

Голд сам всегда подмечал тончайшие детали и учил меня подмечать их. Это вынимало из меня душу, мне всегда трудно было видеть за лесом отдельные деревья, и я часто вспыхивала, как спичка, взрываясь: у меня никогда не получится, я бездарность, я пустое место!

Голд никогда не утешал и не ругал. Уходил в кабинет и пережидал истерику, и когда я входила к нему, опустив голову, продолжал с того же места, заставляя всё-таки сделать то, что нужно.

После работы я теперь возвращалась домой. Я полюбила коротать вечера на диване с родителями. Окружённая по бокам их такими надёжными фигурами, я чувствовала, что у меня есть опора, за которую я могу держаться.

По моим впечатлениям прошло огромное количество времени, но на самом деле был всего лишь конец июля, когда я снова увидела Нила.

Я некоторое время не ходила к камню, на ходу в лавке съедала свой сэндвич и снова принималась за чтение, но сегодня с утра Голд свирепствовал особенно сильно, и я поняла, что если не подышу воздухом, то просто начну кричать и не смогу остановиться. Когда я вышла на улицу, ноги сами меня понесли в сторону побережья. Подходя к камню, я издали заметила, что там кто-то есть и хотела уже развернуться обратно, но тут фигура помахала мне рукой.

Нил.

Я подошла ближе. Мы не разговаривали с ним с момента ссоры в лавке, и я совершенно не знала, что с ним происходит.

«А ведь это его любимая девушка изменила ему с его же родным братом. А ты ноешь и жалуешься на жизнь»

Мне стало стыдно. Нил никогда не ставил меня в неудобное положение, и я уверена, что в том, как он разговаривал со мной, не было никакой насмешки. Так почему же я вела себя как идиотка?

«Он свободен.» – вдруг поняла я. «Он свободен, а ты боишься, что всё равно не сможешь соперничать с Фрэн».

– Нил, прости. – я хотела сказать это мило, но вышло так, что пробурчала, глядя исподлобья и ковыряя ногой песок. – Я вела себя как малолетка.

– Ну ты и есть малолетка, поэтому я тебя прощаю. А я ведь каждый день сюда хожу. Мне не хватает наших встреч.

Я согласно кивнула. Это я понимала. Мне тоже не хватало.

Я разломила свой сэндвич пополам, неровно. Бо́льшую часть протянула ему.

– Как ты?

– Да странно как-то. Все спрашивают, что я чувствую.

– А ты?