Ева и её братья

Обжигаясь и продолжая кашлять, Ева сделала несколько глотков. Тем временем Моше свернул самокрутку и стал обкуривать Еву. Сначала это усилило спазмы, но очень скоро её стало отпускать. Моше взял её на руки и отнес в спальню. Ева с наслаждением дышала. Так висельник, которому посчастливилось, потому что верёвка оказалась гнилой, заново учится дышать, прижавшись спиной к земле.

Ева постепенно успокаивалась. Она уже забыла про свои вопросы, но Моше не забыл. У него не было готовой легенды на этот случай, и он начал импровизировать.

– Тебе лучше? Отличная анаша! Я курю на ночь, если не могу заснуть. Я не защитил диплом, если ты об этом спрашивала. Не было времени. Мы должны были быстро уехать, вся наша семья. Дед умирал в Израиле. Надеялись успеть попрощаться.

– А как получилось, что твой дед оказался там, а вы все здесь?

– О, это долгая история, но если хочешь, я её тебе расскажу. Мой дед Иосиф был великий человек. Теперь таких не делают. Он из семьи раввина. У него были ещё брат и сестра. Он с отцом уехал в Палестину в самом начале XX века. Брат и сестра остались здесь, и следы их потерялись. Он был сионист. Сначала защищал мошавы от разбойных арабов, а потом сам Жаботинский послал его на переговоры с Петлюрой. Ты, как историк, должна знать, что Жаботинский хотел защитить украинских евреев от погромов во время Директории. Он хотел договориться с Петлюрой о создании отрядов еврейской милиции для защиты. Но ничего из этого не вышло. Однако дед съездил к Петлюре, договор подписал и потом тоже выполнял поручения Жаботинского, связанные с Советской Россией.

– Какие? – спросила Ева.

Моше продолжал блестяще импровизировать. Что-что, а историю сионистского движения он знал отлично.

– Была такая организация Помполит. Возглавляла её первая жена Горького Екатерина Пешкова. Эта организация занималась помощью политзаключённым, можешь себе такое представить? В Советской России! После гражданской войны, когда были страшные погромы, очень много евреев хотели уехать в Палестину. Но! После 1918 года уехать стало очень сложно. Сионистские организации в России признали контрреволюционными в двадцать втором году. И активистов начали преследовать как контрреволюционеров. В том числе и из-за этого подписанного с Петлюрой договора. Но в двадцать четвертом году вышло послабление. Им предлагали на выбор: на три года в Сибирь или сразу в Палестину. Естественно, все радостно рванули в Палестину. Но эта лафа скоро закончилась. И с двадцать пятого года они должны были обязательно отбыть три года ссылки. А уж потом на Землю Обетованную. В это время дед работал в Гистадруте[19]. Они запрашивали в Лондоне разрешение на въезд для русских евреев, потому что тогда это была английская подмандатная территория. А потом вместе с Памполитом и Пешковой делали паспорта ссыльным. Паспорта были дорогие. Деньги надо было добывать у богатых еврейских общин за границей. Уже тогда Россия поняла, что может дорого торговать своими евреями. Дед так и курсировал между Палестиной и Россией. Женился здесь на моей бабушке. Родился мой отец. Только вот однажды дверца эта прикрылась. Аккурат в 1934-м. И дед с семьёй застрял здесь, в России.

Ева слегка плыла и заворожённо слушала Моше.

– А когда война началась, ушёл добровольцем на фронт. Попал в окружение, потом в плен. Выжил. Знал несколько языков, немецкий в их числе. Закончил войну в Дахау. Американцы их освободили. Вернуться он не мог. Его как военнопленного укатали бы в Сибирь на десять лет без права переписки. Вот так и оказался он в Израиле, а мы – в Москве.

– Потрясающая история, – сказала Ева. – Здорово, когда человек знает свои корни. А у меня всё на бабушке обрывается. У неё какая-то тайна была, она никогда не рассказывала о своей семье. Знали мы только, что она еврейка, да и это она пыталась скрыть по возможности. Деда расстреляли в тридцать восьмом. И то, я это всё не так давно выяснила. Ладно, я в душ.

Пока Ева была в душе, Моше успел поставить на её телефон полезную программку, позволяющую видеть всю Евину переписку и звонки, а при желании – и отправлять сообщения незаметно для хозяйки. Вернувшись, она легла в постель и прижалась к Моше, который сидел с краю.

– Подожди, теперь моя очередь.

Моше сделал шаг в сторону ванной, но случайно смахнул бумажник, лежавший на тумбочке. Выпало фото. Ева сначала равнодушно скользнула по нему взглядом, но что-то зацепило её внимание. Она наклонилась, чтобы лучше разглядеть: с фотокарточки на неё смотрел рыжий юноша из Ливана, тот самый, который не отбрасывал тени.

Моше нагнулся за бумажником. Ева схватила его за руку.

– Миша, кто это, откуда у тебя это фото?

Моше очень серьёзно ответил:

– Это мой сын, он погиб в Ливане, я говорил тебе.

– Можно взглянуть?

Моше протянул Еве фотографию. Она впилась в неё взглядом – сомнений не осталось. Это был он.