Ева. Книга 2

Мне навсегда врезался в память этот ночной ужин, да и весь тот день я прячу в своих воспоминаниях как одну из любимых драгоценностей, бережно храня детали. Вот мы сидим друг напротив друга и о чем-то болтаем – удивительно, как находятся темы! Он рассказывает мне про фильмы – почти ничего я не смотрела, но читала произведения, по которым они были сняты и вот мы уже спорим до хрипоты, обсуждая экранизации, выясняя, что же получилось лучше, и оба готовы вспылить, а потом вдруг понимаем, какие же это пустяки и обескураживающе хохочем. На просторной кухне полумрак и уютно, и так здорово просто быть там и никуда не хотеть, не спешить, всем существом своим понимать, что пусть это всего лишь очарование ночи, которое исчезнет с рассветом, но здесь и сейчас с этим человеком в этой квартире – моё место, моё счастье.

Когда заканчивается вино и в воздухе замирает звенящая пауза, он поднимается со своего места и подходит ко мне, застывшей в томительном предвкушении. За пару часов мы стали так близки друг другу, что все кажется невозможным и нереальным, и страшимся говорить, чтобы не потерять это чувство слитности. Без единого слова он раскрывает мне объятия, и я иду к нему в руки, падаю в бездну глаз, пьянею от крепости сладких губ, утягиваю его за собой в русалочий омут, где мы только вдвоем, где нет места свидетелям.

Мы перебрались на кровать, не сразу, но перебрались. Хотя было далеко за полночь, спать не хотелось. Стоит лишь закрыть глаза и все рассыплется прахом, я знала это наверняка. Истома переполняла сытое, удовлетворенное тело, его руки не торопясь гладили меня, под этими ласками я жмурилась как кошка на солнечном подоконнике.

– Я никогда не думала, что такое случается не только в кино.

– Какое? – хриплый голос звучал низко и лениво, и отзывался в крови глухим стуком.

– Мгновенно вспыхнувшая страсть, пожар, все вот это. – мои мысли тоже были тягучими и медленными, меньше всего настроенными на долгие философские пояснения.

Он потерся слегка колкой щекой о внутреннюю поверхность моего бедра, в ту же секунду, напрягшуюся от щекотки и еще какого-то будоражащего ощущения. По телу пошла сильная дрожь и он заинтересованно уставился на это явление. Явно желая продолжить исследования, стал целовать дальше, то едва касаясь губами, то облизывая языком и покусывая, тщательно наблюдая за реакцией. Сама не подозревавшая, что это будничное место обладает такой чувствительностью к небритым подбородкам, я одновременно смеялась и всхлипывала от мучительной сладости этого истязания. В момент, когда я уже и думать забыла, о чем мы говорили минуту назад, потерявшись в водовороте ощущений, он прервался и, закинув мои ноги себе на талию, удобно устроился между.

– А может, это любовь?

Он улыбался, но его глаза нет, и я смутилась. Что я должна отвечать? Я совершенно не знаю этого человека. Может, он каждый день приводит к себе новую девушку и зачаровывает своими цыганскими очами? Я усмехнулась немного нервно и попыталась отшутиться:

– Это морок. Завтра, с первыми лучами зари проснешься, а меня уже не будет, и ты не сразу поймешь, была ли эта ночь или просто приснилась.

Он кивнул, как будто так и думал.

– Я что-то такое припоминаю из детства. У меня должна остаться тыква. Или карета?

– Хрустальная туфелька. Но боюсь, мои босоножки Roger Vivier[46] тебя вряд ли устроят. Они слишком красивые и удобные, для того, чтобы я их забыла.

– Имя.

– Что?

– Меня вполне устроит твое имя.

Как-то вдруг все стало слишком серьезным. Я еще улыбалась по инерции, но во взгляд уже прокралась растерянность.

Он заметил, наклонился ко мне, спрятав под собой, погладил по щеке.

– Я пугаю тебя?

Лежа под ним, вздрагивая от нервного покалывания, начинающего в теле от близости его горячей соленой кожи, я понимала, что нахожусь в не самом выгодном положении для разговора. Я попыталась сесть, он позволил, но не отпустил мои бедра, удерживая вплотную к себе, и теперь, выпрямившись, я была напротив него, раскрытая, как на витрине.

Правильные слова так и не находились, но он, казалось, и не ждал их. Дотронулся подушечкой большого пальца до соска, сжавшегося в пружину, потер, вызывая гортанный стон в глубине моего горла.

– У тебя кто-то есть? Кто ждет тебя дома? – он не смотрел на меня, но голос его вдруг стал словно рассеянным, нарочито расслабленным. Опасным.

– Дочь. Но ты же не про это спрашиваешь?

Он проскользил от груди к шее, провел языком, потянул тонкую кожу зубами. Больно и возбуждающе.

– Нет. Не про это.

Кот. Большой дикий кот, мурлычущий мне в ухо.

Внизу живота дергало и пульсировало, я потянулась к его губам, он увернулся, не давая поцелуя, наказывая. Его дыхание раздражало воспаленную пересохшую кожу, я была на грани того, чтобы упрашивать его взять меня, но сомкнула веки, разрешая растягивать томительные ласки.

– Открой глаза. Смотри на меня.