Ева Луна. Истории Евы Луны

Мелесио арестовали в тот день, который положил начало Восстанию Падших – памятному событию в истории нашей страны, которое отчасти Мелесио сам и спровоцировал, составив текст отправленной министру внутренних дел петиции с просьбой поумерить полицейские поборы. Полиция ворвалась в кабаре, где он работал, когда шоу было в самом разгаре; ему даже не дали возможности переодеться и швырнули в арестантский фургон прямо в бикини, расшитом искусственными жемчугом и бриллиантами, в боа из выкрашенных в розовый цвет страусиных перьев, в парике, превращавшем его в блондинку, и в босоножках с серебристыми ремешками. Появление этого персонажа в полицейском участке вызвало целую бурю насмешек и оскорблений. Его избили до полусмерти и бросили в камеру к самым отпетым негодяям. Лишь после этого его передали в лапы психиатру, специализировавшемуся на экспериментальной методике лечения гомосексуальности (считавшейся патологией) путем последовательного убеждения, поддержанного рвотным рефлексом. Шесть дней и ночей этот садист пичкал его какими-то таблетками, от которых Мелесио чуть не умер в результате очередного приступа рвоты; при этом подопытному показывали фотографии спортсменов, танцовщиков и фотомоделей мужского пола с целью выработки стойкой рефлекторной неприязни к мужчинам как к возможным сексуальным партнерам. На седьмой день Мелесио, тишайший и добрейший человек, потерял терпение и набросился на эскулапа-изувера, явно намереваясь перегрызть ему глотку. В последний момент охранники сумели оттащить Мелесио, и, если бы не их расторопность, одним медиком-экспериментатором в стране точно стало бы меньше. Поведение подопытного продемонстрировало выработку у него стойкой рефлекторной неприязни к психиатру. В результате он был признан неизлечимым и отправлен в тюрьму Санта-Мария – туда, где доживали свои дни посаженные за решетку без суда и следствия преступники и политзаключенные, которым каким-то чудом удалось выжить после допросов с пристрастием. Сама тюрьма была основана во времена диктатуры Отца-Благодетеля, а затем перестроена и усовершенствована во времена Генерала; рассчитано сие исправительное заведение было на триста заключенных, но уже много лет меньше полутора тысяч там не содержалось. Мелесио посадили в военный самолет и переправили на крохотный аэродром, расположенный рядом с каким-то поселком-призраком: раньше, во времена золотой лихорадки, в этих местах кипела жизнь, но с тех пор, как у побережья нашли нефть, процветанию поселков золотоискателей пришел конец. Мелесио связали, как дикого зверя, и повезли куда-то – сначала в зарешеченном полицейском пикапе, а затем по реке на катере; только тогда он понял, куда попал и где ему предстоит существовать до конца своих дней. Ему хватило одного взгляда на остров, к которому направлялся полицейский катер, чтобы понять всю безвыходность своего положения и тяжесть постигшего его несчастья. По большей части периметра тюрьму отгораживала от окружающего мира каменная стена высотой почти два метра; выше тянулись чуть не до самого неба металлические решетки, из-за которых заключенные могли видеть неизменную зеленую стену сельвы по обоим берегам реки, желтой от взвешенного в воде песка. Свободу, свободу, протяжно заныли узники, когда к пристани подошел катер лейтенанта Родригеса, сопровождавшего очередную партию заключенных и намеревавшегося произвести положенную раз в квартал проверку деятельности подотчетного ему учреждения. Тяжелые металлические ворота на миг открылись и резко захлопнулись за вновь прибывшими, оказавшимися сразу же в последнем, самом страшном круге ада. Толпа старожилов приветствовала новичков воем и криками, не сулившими ничего хорошего. Мелесио тотчас же отправили в барак, выделенный для гомосексуалов, которых охранники иногда потехи ради подсаживали в камеры к самым отъявленным головорезам – ветеранам тюрьмы. Мелесио еще повезло, потому что его определили в так называемый гарем – отсек, в котором с полсотни привилегированных в силу своей сексуальной ориентации узников существовали независимо от остальных заключенных и держались друг за друга как могли, чтобы выжить.