Ева Луна. Истории Евы Луны

Этот аргумент оказался способным заставить Уберто Наранхо изменить свои планы в соответствии с рекомендациями хиромантии и тому подобной белиберды. У них с Мими завязался оживленный разговор на тему подхода к предсказанию и формированию собственного будущего, а я вдруг вспомнила про Универсальный Материал, о чем и поспешила сообщить своим друзьям. Команданте Рохелио и Мими оторвались от карт и удивленно посмотрели на меня. В общем, забегая вперед, скажу, что, сама на то не рассчитывая, я в конце концов оказалась в компании полудюжины герильерос и месила это чертово тесто в забытой богом индейской деревушке совсем недалеко от дома Турка, где я провела лучшие годы своего отрочества.

В Аква-Санту мы въехали на старой полуразвалившейся машине с крадеными номерами; за рулем сидел Негро. Городок за время моего отсутствия не слишком изменился; на главной улице выросло несколько новых домов и магазинов, над многими крышами появились телевизионные антенны, но в основном все оставалось по-прежнему: стрекотание цикад, полуденная жара и кошмар всепоглощающей, вечно наступающей на поселок сельвы – плотные заросли кустов, переплетенных лианами, начинались буквально у самой обочины шоссе. Упорные и терпеливые жители городка стойко переносили и жару, и удушливую испарину джунглей и вели постоянные арьергардные бои с наступающей растительностью, рискуя в любой момент оказаться отрезанными от остальной части страны зеленой армией вечно атакующего, не знающего пощады противника. Вообще-то, мы не собирались останавливаться в городке и хотели проскочить его как можно быстрее, чтобы еще до вечера оказаться в индейской деревушке, находящейся на полпути к тюрьме Санта-Мария, и все же, увидев знакомые дома, улицы, вымытые ночным дождем, и женщин, сидевших в дверях на плетеных стульях, я упросила Негро проехать мимо «Жемчужины Востока» и, быть может, ненадолго притормозить по соседству, чтобы посмотреть на этот дом хотя бы минуту, хотя бы издалека. За то время, что меня здесь не было, в стране произошло много перемен, многое было разрушено или перестроено, многие люди умерли, уехали, не попрощавшись, или бесследно исчезли, и я не удивилась бы, увидев, что наш дом либо перестроен, либо заброшен и постепенно разрушается, как любая неиспользуемая постройка в этих краях. Каково же было мое удивление, когда я увидела дом и магазин в целости и сохранности: они выросли передо мной как какой-то прекрасный мираж. Фасад здания был отремонтирован и заново покрашен, свежей краской сверкали и окна; в витринах и на крыльце блестели современные сельскохозяйственные инструменты, кое-где виднелись продукты в современной упаковке, пылали полированными боками алюминиевые кастрюли и даже стояли два манекена в ярко-желтых париках. Уехать просто так, не заглянув в магазинчик, я не смогла. Остановившись на пороге, я обвела взглядом знакомое помещение. Здесь тоже явно был ремонт, а кроме того, в центре комнаты возвышался новый прилавок, но лежавшие по углам мешки с зерном, штабель рулонов дешевой ткани и большие стеклянные банки с карамелью остались точно такими же, как и прежде.

Риад Халаби сидел за кассой и что-то считал; одет он был, как и следовало ожидать, в белую батистовую рубашку. Его рот, как обычно, прикрывал такой же белый платок; сам он ничуть не изменился; ощущение было такое, будто расстались мы минуту назад, и я с трудом верила своим глазам: таким он мог сохраниться только в моей памяти, как и положено образу первого возлюбленного. Я робко подошла к прилавку, ощущая себя той самой семнадцатилетней девчонкой, которая села на колени к этому человеку, чтобы попросить его о драгоценном подарке – ночи истинной любви – и принести ему в жертву свою девственность, ту самую девственность, которую крестная измеряла шнурком с семью узелками.

– Добрый день… у вас таблетки аспирина не найдется? – Я с трудом заставила себя произнести хоть что-то.

Риад Халаби не оторвал ни взгляда, ни карандаша от бухгалтерской книги и лишь махнул рукой, указывая в противоположный угол помещения.

– У жены спросите, – сказал он тем же самым, безошибочно узнаваемым голосом, чуть шепелявя своей заячьей губой.