Ева Луна. Истории Евы Луны

Уберто умел принимать решения быстро и уже в те юные годы знал, что его слово должно быть законом для окружающих. Посчитав дело решенным, он встал и, сунув в руки женщине несколько купюр, направился к двери; он обещал заходить почаще и еще выдал Сеньоре целый список рекомендаций и требований, касающихся моего содержания. Вместе со стуком его каблуков до меня доносилось: не вздумай перекрасить девчонке волосы, иначе будешь иметь дело со мной, по вечерам пусть из дому не выходит, сама знаешь, какая хрень на улицах творится; как тех студентов убили, считай, каждый день поутру трупы находят, купи ей одежду нормальную, ну чтобы на приличную девушку была похожа, я за все заплачу, молоко ей давай, говорят, от него полнеют, если я понадоблюсь, дай знать через любого парня в том кафе, где Негро работает, я мигом появлюсь, ну и… спасибо тебе, в общем, я твой должник, помощь нужна будет – сразу зови. Едва он вышел за дверь, Сеньора тотчас вернулась в комнату и улыбнулась мне своей обворожительной улыбкой; затем она обошла меня со всех сторон, явно оценивая – строго и беспристрастно; я же встала со стула, глядя в пол перед собой и покраснев до ушей; вплоть до этого дня никто одним только взглядом так четко и убедительно не доказал, что по всем пунктам меня следовало отнести к классу полных ничтожеств.

– Сколько тебе лет?

– Тринадцать, что-то вроде того.

– Ты, главное, не переживай, красивыми не рождаются, красота терпения и сил требует; в любом случае постараться стоит, потому что, если женщина добивается своего и становится красивой, считай, она свою жизнь уже устроила. Для начала подними-ка голову и улыбнись.

– Я бы лучше читать поучилась…

– Нечего повторять всякую чушь, которую Наранхо мелет. Не слушай ты его. Мужчины, они упрямые и тщеславные, слова им поперек не скажи. Лучше во всем с ними соглашаться, а делать все равно по-своему.

Судя по всему, Сеньора была ночной птицей: все окна в ее квартире были надежно прикрыты от дневного света плотными шторами. Искусственное освещение в ее жилище представляло собой немыслимую россыпь электрических лампочек самого разного цвета; когда она включала их все разом, казалось, будто находишься в цирке. Она показала мне пышные папоротники, украшавшие углы комнат, – искусственные, из самого лучшего пластика, – бар с бутылками и разнообразными бокалами и рюмками, девственно-чистую кухню, где я не приметила ни единой сковородки, и провела в свою спальню: там на большой круглой кровати восседала испанская кукла, одетая в платье в горошек. В ванной все было уставлено баночками и флаконами с самой разной косметикой; огромные розовые полотенца тоже произвели на меня сильное впечатление.

– Раздевайся.

– А?

– Одежду снимай. Да не бойся, я просто хочу тебя отмыть хорошенько, – засмеялась Сеньора.

Она наполнила ванну водой, всыпала в нее пригоршню какой-то соли, отчего в ванне поднялась обильная пена. Я поначалу не без опаски погрузилась в эту невесомую благоухающую роскошь и лишь через пару минут издала восторженный вздох: такого удовольствия я не испытывала никогда. Наверное, я даже задремала, вдыхая аромат жасмина и кремового, цвета меренги, мыла, но тут в ванной снова появилась Сеньора с жесткой мочалкой-перчаткой. Она сильно растерла меня, ополоснула чистой водой, помогла вытереться, припудрила подмышки тальком и капнула духами сзади на шею.

– Одевайся. Сейчас сходим что-нибудь поедим, а потом прямым ходом в парикмахерскую, – объявила она.