Ева (СИ)

— Это хороший урок, — произнес Дарт Вейдер, наконец. — Никогда не отдавай людям того, о чём пожалеешь, то, чем действительно дорожишь. Тебе не стоило идти к Императору. Ты пожалела бы о содеянном, даже если бы удалось изложить просьбу. Зачем это?

— Я думала, что спасаю мать, — ответила девушка тихо.

— Никто не смеет от тебя требовать таких жертв, — перебил Вейдер, — тем более мать. Тебя что, не учили беречь в первую очередь себя? А уж потом родственников, преступивших закон?

— Да, — согласилась девушка задумчиво, — глупо получилось. Я лишилась чести…

Её губы снова предательски задрожали, и Ведер гневно перебил вновь.

— Тело, — рыкнул он, отстёгивая с левой руки перчатку, — не имеет ничего общего с честью. Он стащил перчатку и продемонстрировал зарёванной девчонке блестящий хромированный протез. — Я лишён рук и ног и живу с этим. Ты потеряла немного крови и получила хороший урок. По-моему, обмен равноценный. Честь твоя осталась при тебе. Её я увидел сегодня в твоих глазах. Если бы это было не так, я бы не стал разговаривать с тобой.

Больше возиться с девушкой Вейдер не желал — почему-то она ранила его, тронула самое сердце, лишила равновесия. И чем дальше он разговаривал с ней, тем больше ныли старые раны в его иссечённой преступлениями душе.

— Переоденься, — распорядился он, вызывая дроида с комплектом формы для работников его лаборатории. Зубцы камеры медитации разошлись, впуская робота, и девушка мгновенно, ничуть не смущаясь ситха, стащила разорванное платье, оставшись совершенно голой. Вейдер отвернулся, чувствуя, как румянец давно позабытого стыда покрывает его бледную кожу, лишь краешком глаза наблюдая, как девушка быстро и ловко впрыгнула в белые форменные брюки и нацепила куртку. Господи, совсем ребенок, тоненькая, с такими детскими узкими бедрами…

Одевшись, она как будто обрела уверенность в себе, в неё словно вернулся стержень, достоинство. Теперь это было не испуганное насмерть несчастное создание, а молодая женщина.

— Благодарю вас, — произнесла она, с почтением склонив светловолосую голову. — Спасибо, что выслушали меня.

— Иди, — велел Вейдер хриплым голосом. Ему стало трудно дышать, и он активировал дроида, велев ему надеть на себя маску. — Надеюсь, и ты в свое время… выслушаешь меня.

Он чуть усмехнулся, поразившись мысленно нелепости своего предположения, и она, вдруг сделав быстрый шаг к ситху, внезапно и пылко поцеловала его, прежде, чем он вновь успел спрятаться за своей ничего не выражающей маской.

Это было больше, чем благодарность; неуклюжие попытки Вейдера успокоить её, его бестактное замечание о потерянной крови сделали свое дело — девушка осознала себя женщиной и почему-то поверила ситху, что ничего дурного в этом нет. Его жестокие слова вернули ей чистоту, которая, как она думала, осталась за дверями спальни Императора.

И её неумелый, но пылкий поцелуй был ответным знаком внимания.

Именно тогда она разглядела в Лорде Ситхов мужчину.

Просто мужчину.

Потрясённый, Вейдер ощущал под своими ладонями тонкое хрупкое тельце, прильнувшее к его боку, и то время, что длился этот странный, невозможный, страстный поцелуй, ему было легко дышать.

33. Падение в Темноту. Долг чести

Ева вывела последнюю завитушку на бумаге серебряным старинным пером, тонкие волокна бумаги мгновенно пропитались чёрными чернилами, и блестящая подпись стала матово-чёрной, подсыхая.

Вайенс, услужливо удерживающий книгу, в которой новобрачные оставляли свои подписи, мгновенно выдернул её у Евы из-под пера, словно опасаясь, что та передумает и тут же вымарает свое имя, и поспешно захлопнул. Наверняка на другой странице останется след, отпечаток от недостаточно просохших чернил.

— Достаточно такой записи? — сухо произнесла Ева, аккуратно возвращая перо в чернильницу. Её пальцы дрогнули, и металлический наконечник звякнул, задев край чернильницы.

— Вполне, — подтвердил Вайенс. Поведение его было сдержанным, но на лице было явно написано чувство мрачного торжества. Фиктивным был брак или нет, но Ева теперь принадлежала ему — по закону. — Данная запись показывает, что мы состоим в браке уже месяц. Вы довольны?

— Да, — ответила Ева, поднимаясь с кресла. Она ощутила приступ дурноты и обмахнула побледневшее лицо ладонью. Может, в этом виноват был вечерний наряд из роскошной чёрной парчи с тонким серебряным рисунком со слишком тугим корсетом, стягивающим тело женщины, а возможно, страх.

Ева, оправив длинное платье, поспешно подошла к окну и распахнула его, глотая прохладный весенний воздух. Дурнота отступила, но легче не стало. Наоборот, понимая, что её подпись теперь стоит в этой треклятой книге в старом переплете из дорогого зеленого бархата, она осознала, что ничего вернуть обратно уже нельзя.

Теперь, когда она собственноручно подписала свидетельство, выходило, что она первая предала…