Ева (СИ)

Вейдер выпрямился, оставив перепуганного человека в покое, и тот ловко, как краб, задом наперед отполз от молчащего ситха.

— Что это значит? — с удивлением произнес Люк. — Она разве замужем?

— Насколько мне известно, нет, — ответил Вейдер ровным голосом, но ноздри его трепетали от еле сдерживаемого гнева. — Что-то тут не так. Идём, мне нужно поговорить с ней. Куда она переселяется?

— В правое крыло, на третий этаж, — ответили ситху.

— Идём, — коротко бросил ситх и, переступив через разбросанные вещи, стремительно двинулся к выходу. Люк последовал за ним почти бегом, не поспевая за широким шагом отца.

— Но если всё так, — осторожно произнес Люк, которому очень не хотелось, чтобы отец, впав в ярость, убил и любовницу, и её мужа, — если они действительно женаты, то, может, не нужно их тревожить? Она не сказала тебе — наверное, не хотела, чтобы ты знал?

— Зато я хочу знать, — ответил Вейдер.

— А если она не захочет с тобой говорить?

Вейдер криво усмехнулся, в его чертах промелькнуло невероятно циничное и жестокое чувство, и Люк понял, что отец встал на тропу войны. Хочет того женщина или нет, но он выколотит из неё объяснения, и пощады не будет.

— Она должна мне, — ответил Дарт Вейдер с нехорошим удовлетворением в голосе. — Я вспомнил её.

* * *

Этой встречи могло и не быть.

Палпатин всю ночь развлекался, и явившемуся с утра на доклад Вейдеру было велено прийти позже.

Из-за приоткрытых дверей, откуда юрко выскользнул личный прислужник Императора, слышался нетрезвый женский смех, и, судя по тому, что вся Алая Стража была там, внутри, старый похотливый сластолюбец всю ночь трахался.

Палпатин всегда заставлял Алую Стражу присутствовать на своих оргиях.

С одной стороны, они охраняли его. Обнажённый, расслабленный алкоголем и какими-нибудь наркотическими веществами, Император как никогда был уязвим для покушения.

С другой стороны, тщеславный мудак хотел, чтобы свидетелей его мужской силы было как можно больше. А может, он получал удовольствие от того, что на него смотрят.

Так или иначе, Вейдеру было отказано в аудиенции, и он, грязно и нецензурно выругавшись про себя, охарактеризовав Палпатина самыми изощрёнными и извращёнными словами, собирался уже уйти, когда на его пути встала эта девочка.

Удивительное существо.

Тонкое, хрупкое — почти ребенок. Удивительно светлое, такое светлое, что здесь, в роскошных апартаментах Императора, блистающих золотом и пестреющих багровыми шелками и бархатом, оно казалось духом, лёгким призраком.

— Лорд Вейдер, прошу вас, выслушайте меня!

Он обернулся на голос и некоторое время молчал, разглядывая просительницу. Люди всегда ошибочно принимали это молчание, обычное для Лорда Ситхов, за безразличие, за отстранённое равнодушие — ведь они не могли заглянуть ему под шлем, за темные стёкла маски, так удачно скрывающей его настоящие чувства.

Сейчас он был потрясён и рад тому, что никто не видит его оторопи.

То, что этой ночью девочка была с Палпатином, он понял сразу.

Её тонкое изящное белое платьице-туника — пожалуй, слишком скромное для того, чтобы разжечь страсть в мужчине, — было порядком измято и покрыто пятнами — то ли вина, то ли соком от раздавленных фруктов. Волосы, собранные в какую-то затейливую прическу на макушке, растрепались и съехали набок, как растаявший торт из мороженого, а на платье, чуть сбоку, цвело предательское алое пятно.

Нежный ангел подарил Палпатину свою невинность. Интересно, зачем такие жертвы?

Но жалкое зрелище не затронуло бы Вейдера ни на миг — этих сцен он наблюдал превеликое множество, и частенько, проклиная старого развратника, стремительно выскакивал из приёмной, куда охрана выводила просительниц после ночи просьб. Там они некоторое время сидели, приходя в себя, и Вейдеру всегда казалось, что это не люди, а мусор, грязь. Выкинутые яркие и измятые обёртки от мороженого.

Эта девочка была измята и испачкана так же, как и прочие, но кое-что отличало её от всех них.

Она была трезва.

Встречи с Палпатином боялись, и, как бы ни важны были просьбы, с которыми женщины отправлялись к нему, ни одна не могла отказаться от милосердной порции счастья.

Только приняв наркотик, они осмеливались заговорить с Императором.

Эта, кажется, даже не пила алкоголя.

Её просьба была так важна и так терзала, что девушка не стала туманить свой разум. Всё, что вытворял с ней похотливый старый сластолюбец, она перенесла в трезвом уме, чтобы в решающий момент попросить внятно и добиться успеха.

Невероятное мужество.

Нет, Палпатин не был склонен к садизму, он не колотил своих любовниц, и если они и кричали, то только от удовольствия. Если бы она сказала "нет" очередной фантазии Императора, её вытолкали бы взашей тут же. К чему возиться с одной несогласной, если кругом тьма согласных? Но Палпатин мог сделать с ними всё, что взбредало ему в голову; мог придумать нечто настолько извращённое и откровенное, что возбудился бы и самый прожженный извращенец.

И вытерпеть насилие добровольно, в присутствии Алой Стражи?

Для юной невинной девочки это поступок, однако.