Ева уходит на север (СИ)

Тедди Сандерс не помнил столь жаркой весны. За все сорок семь прожитых на Земле лет он не сталкивался ни с чем подобным. Даже в самый ранний час, когда он совершал обязательную пробежку, температура держалась на отметке тридцать градусов по Цельсию. Стоит ли говорить, что к полудню Хьюстон раскалялся, заставляя многочисленных городских жителей прятаться в тени парков, внутри прохладных кондиционированных комнат и офисов.

На службу Сандерс по обыкновению прибывал ровно в семь тридцать утра. И хотя официально рабочий день начинался полутора часами позже, он должен был идеально подготовиться к утреннему совещанию. Должность Руководителя НАСА накладывала определённые обязательства.

Но в этот день приоткрытая дверь, ведущая в конференц-зал, соединённый с кабинетом Сандерса небольшим проходом, выдавала, что в планы обыкновенно аккуратного и педантичного человека вмешался случай, заставивший его забыть о правилах.

Прибывшая на работу раньше положенного срока секретарь заглянула в щель между дверью и стеной и увидела за круглым столом двоих: своего непосредственного начальника Тедди Сандерса и главу миссий на Марсе Венката Капура. Мужчины что-то обсуждали вполголоса и, судя по взъерошенной голове босса и чашке кофе, оставленной на столе без блюдца, разговор шёл уже очень давно и имел серьёзный тон.

Миссис Пинкетт тихо притворила дверь и, прижав папку с пакетом ежедневных документов для Сандерса к груди, предпочла отбыть восвояси, стараясь производить при этом как можно меньше шума и проклиная дизайнеров, проектировавших интерьер офисов Управления. Стук каблуков гулко разносился по пустому в этот час холлу.

…

Зажав голову в тиски ладоней, Тедди Сандрес раскачивался в непредназначенном для этого кресле. Его собеседник молчал, уставившись в воображаемую точку в пространстве.

— Как такое вообще могло произойти? — наконец выдавил Сандерс. — В нашем распоряжении лучшие врачи, представляющие различные области медицины. Насколько я помню, будущие астронавты проходят осмотры практически ежедневно…

— К несчастью, — официальным тоном начал Капур, — болезнь, сразившая Робертса, — редкое, наследственное, протекающее практически бессимптомно заболевание. И если бы он хотел, то бы смог его скрыть, что он с успехом и делал все годы обучения в лётной школе, а затем и в школе астронавтов.

— Но куда смотрел психолог «Ареса-IV»?

— Он уже отстранён от должности. Его обязанности временно исполняет врач «Ареса-III».

— А сам Робертс?

— В госпитале. Его жизни ничто не угрожает. Он в сознании и уже успел извиниться перед остальными членами команды и капитаном. Передо мной тоже.

— Кем планируете заменить?

— Мы уже рассмотрели несколько кандидатур из резерва, но, к сожалению, я пока не готов озвучить решение. В первую очередь для «Ареса-IV» нужен человек, умеющий принимать самостоятельные решения, мыслить творчески. Команда укомплектована прекрасными учёными, но в ней некому работать руками.

— Инженер-механик?

— Широкого профиля.

— И среди всего резерва нет достойного кандидата?

— Есть у меня одна мысль… но я не уверен, что этот человек вообще рассматривает возможность полётов в космос…

12 апреля. ЗАПИСЬ В ЛИЧНОМ НОУТБУКЕ МАРКА УОТНИ

Как видите, я не могу расстаться с привычкой вести дневник даже на Земле. Это одна из рекомендаций нашего вездесущего психолога, продолжающего работать с нами до сих пор, хотя со времён возвращения «Гермеса» прошёл целый год. Кстати, душевед клянётся, что я остался самым адекватным человеком из всего экипажа «Арес-III» (выкуси Мартинес), но это только оттого, что он не видел ранних моих записей. И сейчас я имею в виду заметки, сделанные на Земле. К тому журналу, что вёл, находясь на Марсе, я любил возвращаться снова и снова. Хотя, по понятным причинам, я никому и никогда не смог бы показать или прочитать их.

Вечерами я частенько садился за ноутбук и записывал всё то, что произошло со мной за день. Эта хроника мало напоминала экшн марсианского дневника, но я пролистывал документ до того момента, когда дни превращались обратно в солы, и читал о Еве. Признаюсь, даже по прошествии такого количества времени я не мог сдержать слёз, вспоминая о ней.

Поэтому папку с фотографиями я просматривал гораздо реже. Намного выше моих сил было видеть мою Еву с буром, оседлавшую марсоход. Еву, отпивающую кипяток из чашки Льюис. Еву, чьи губы тронула улыбка, когда она прижалась щекой к моей щеке. Это — наша единственная совместная фотография. Она сделана за несколько дней до старта МВА. За нашими спинами белое полотно спасательной палатки, в моих глазах грусть и боль, несмотря на широкую во все тридцать два зуба улыбку.

Но моё отчаяние было лишь каплей в море безысходности, которую я ощутил, едва моя нога коснулась поверхности Земли. Ведь между мной и Евой навсегда пролегло расстояние в… несколько сотен миллионов километров. Без надежды когда-нибудь сократить его до нуля.

…

Итак. О чём я могу написать сейчас?