Эвакуатор

Он ее обнял, и так они достояли до Свиблова. Против обыкновения, он не тащил ее к себе, а повел в ту самую забегаловку, где и вечером пятницы не было почти никого. Взяли все тот же рассольник, котлеты с макаронами, две порции «Гжелки» по сто и розовый неизвестный напиток.

Выпили без тоста, некоторое время молча ели.

— За нас, не чокаясь, — сказала Катька.

— Не глупи.

Он доел рассольник и вытер рот салфеткой.

— Значит, Кать, — сказал он буднично и тускло, совсем не так, как начинал обычно свои истории. — Что делается, сама понимаешь. Надо сваливать.

— Игорь, у меня каждое утро с этого начинается. Если только он просыпается до моего ухода. Просыпается и вместо «доброго утра» говорит: «Надо валить». Тупо глядя в пространство, куда, видимо, предлагается валить.

— Да? И куда он хочет конкретно?

— Он не знает. Вообще у него есть какая-то еврейская родня, почти мифическая, по-моему… Свекровь намекала, что его папа был еврей. Они же не регистрировались, документов нет, но он уверен, что можно найти. И тогда его возьмут хоть в Израиле, хоть в Германии, а меня и Польку с ним.

— Нет. Я тебе предлагаю не туда.

— А куда? В Полинезию?

— Не-а.

— Ну, не томи.

— Ты девочка догадливая, сама поймешь.

— Не пойму, Игорь. У меня от ранних пробуждений ум набекрень, ты же видишь.

— Там двадцать слогов, Кать. Утомишься говорить.

— То есть к тебе домой? — проговорила она в некотором отупении.

— Да, да.

— Ну так мы туда и идем…

— Катя, ты прикидываешься, что ли?

Конечно, ее сбила с толку эта непривычная серьезность.

— Извини, милый. Я думала, мы действительно не шутим.

— Мы действительно не шутим, — сказал он и посмотрел на нее так, как не смотрел еще ни разу: так, по ее представлениям, должен инструктор по парашютному спорту подталкивать взглядом новичка.

Для издевательства это было слишком.

— Так, — сказала она.

— Именно так.

— Игорь. Честное слово, я очень устала.

— А уж я-то как устал, — выговорил он тем же тяжелым голосом, каким, бывало, пародировал комиссара-поэта. — Чрезмерное тяготение. Грязь. Террор. Невежество. Менеджеры среднего звена. Рос среди приличных людей. Аристократ. Любое требование — в ту же секунду. Дурык в постель. И что у меня здесь? Ничего, кроме дурык в постель, и этой дурык я не приношу ничего, кроме отчаяния. Летим, Кать. Я совершенно серьезно.

— Это такое предложение руки и сердца?

— Я могу взять пять человек, — сказал он другим голосом, деловито. — Больше пяти никак. Она не взлетит.

— Кто? Тарелка?

— Ну, назови тарелка. Хотя они мало похожи. Просто галлюцинации чаще всего бывают у домохозяек, вот им и мерещатся тарелки. Хорошо еще, что не веники. Тарелка на самом деле неудобна по форме, она плоская. Летательный снаряд должен быть узкий и высокий. Да увидишь.

— Возьми еще водочки, — попросила Катька.

— Зачем?

— Ну, может, поверю… Ты так рассказываешь…

— Я ничего не рассказываю, — сказал он. — Ты вообще ни хрена не понимаешь. Если бы ты знала то, что я знаю…

— И что ты такого знаешь?

Он отошел за водкой и принес еще два раза по сто.

— Что я знаю, это мое дело. Я и так тебе больше, чем надо, говорю.

— Слушай! — От водки Катька повеселела, ей стало тепло. — Ты меня так уговариваешь… прямо Сохнут. Я читала. И люди другие, и небо другое…

— Да, типа. Только в нашем смысле «восхождение» несколько буквальней, ты не находишь?

— Ага, а потом вы нами питаетесь. Там, наверху. Точно, я все придумала! Выжидаем кризисный момент, создаем на земле панику, а потом говорим: пожалуйста, уезжайте. Эвакуация. Черт, разве плохой сюжет? Мы там, наверное, дефицитное лакомство. Вроде икры. За нас дают два, три зверька, за толстый человек — четыре зверька! Понимаешь, почему во время войн многие пропадают без вести? Это ведь ваши работают, так? Любимый! Дай слово, что ты съешь меня лично! А интересно, у вас это живьем? Там, у вас, ты, наверное, выглядишь совсем иначе?

— Да, — кивнул он серьезно, — немного иначе.

— Такой типа комар, да? Вонзаешь… и все высасываешь!

— Вонзаю, — согласился он.

— Но я хотя бы съезжу для начала на краткую экскурсию по вашей райской местности?

— Пять человек, — повторил он, не желая поддерживать игру. — И ни человеком больше.

— Вот всегда так, — сказала она грустно. — Когда ты придумываешь, я всегда подхватываю. А когда я придумываю, мы все равно продолжаем играть в твою дурацкую игру. Доминирование любой ценой. Пожалуй, я не дам тебе меня съесть. Пусть меня лучше съест кто-нибудь умненький, хорошенький…

— И у нас только неделя, — продолжал Игорь.

— Господи, ну почему неделя!

— Потому! — крикнул он, и кассирша обернулась в испуге, оторвавшись от газеты чайнвордов «Тещинька». — Ты же всегда все понимала, почему ты сейчас не понимаешь!

— Нет, я все понимаю. Жестокое время — жестокие игры. Просто мне не хотелось бы играть в «Спасение пяти», понимаешь? У меня уже и так две кандидатуры, которые вряд ли тебя устроят, и это совершенно не игрушки.

— Дочь не в счет. Три года… сколько она весит? Килограммов пятнадцать?

— Двенадцать. Муж тоже сравнительно легкий.

— А мужа мы обязательно берем?