Эвакуатор

– Да я так, уточек постреливаю, – сказал Игорь.

– А, уточки, – сказал мужик одобрительно. – Дело хорошее.

– Лети отсюда, уточка, – сказала Катька.

– А вы что, живете?

– Живем, живем.

– У соседей есть кто?

– Уже есть, – сказал Игорь.

– Ага. Ну, дело хорошее, – неопределенно повторил мужичок. – Вы это. Участок не продаете?

– Вчера уже один торговал, – сказал Игорь. – Не продаем, самим надо.

– Ага, ага. А то в Москве, знаете… Вы с Москвы сами-то?

– Да нет, местные.

– Ага, – обрадовался мужичок. – Шутим, да? Шутка – дело хорошее… Я думаю, пошумят и перестанут. А?

– А что, уже шумят? – спросила Катька.

– Да не то чтобы, – неопределенно ответил крепыш. – Но сейчас, наверное, лучше того… а? Ну, недалеко чтоб… но на время. А то черт его знает, вдруг правда.

– Что – правда?

– Ну, что он пишет-то. Что седьмого Москву взорвет.

– А сегодня какое? – рассеянно спросила Катька.

– Второе с утра было, – дружелюбно сказал мужичок.

– А, ну точно, мы же поехали первого… И что, все бегут?

– Да еще со вчера вроде бегут. У меня сосед в Сибирь хотел лететь, так уже и на самолет не попадешь. А у меня нигде никого, я сам в Митине живу. Мне не к кому. Думаю, где-нибудь пересижу, а там домой. К зиме-то. Мне главное, чтоб седьмое пересидеть. Потому что они ничего не сделают, конечно. Он если пишет, то, наверно, так и будет. А?

– Очень может быть, – сказал Игорь. – А чего тебя в Тарасовку понесло? Ближе ничего не было?

– Да занято все, ближе-то, – признался мужичок. – Я так подумал: подальше – поспокойней, – он сделал ударение на последнем слоге. – Я на машине, пока выпускают. А то говорят, скоро вон и машины перестанут выпускать с Москвы. Говорят, без паники, без паники. А чего без паники, все пешком пойдут. Кому ждать охота, правильно?

– А кавказцев что, не выселили? – спросила Катька.

– Выселили, а что толку. Всех не выселишь, правильно? Они же домой не поедут, чего им дома делать? Их там побили хорошо, ну и они наших побили. В Царицыне драка была, слыхали? Они собрались и скинам навешали.

– Ага, – сказал Игорь. – Ну ладно. Ты иди, поищи чего. А мы тут побудем.

– Ну да, – сказал он. – Не знаете, где тут хозяев нету?

– Походи, поищи. Может, найдешь. Только не свинячь сильно.

– Ладно, – сказал мужичок и ушел через соседний участок.

– Черт-те что, – выдохнул Игорь, снова усаживаясь на скамейку. – Упарился я с ним. И кавказцы бегут, и русские бегут. Чего делается-то?

– Да нормально, – сказала Катька. – Когда человек не может ничего изменить, он естественным образом бежит. Поскольку сделать ничего нельзя, скоро все забегают. Представляешь – кочевая страна. В городах страшно, в селах некомфортно. Так и ходят. Единственный оседлый народ, я думаю, будут цыгане, нет?

– И что будет?

– А не знаю. Война, наверное. Когда люди забывают простые вещи – всегда война. Видишь, как они все про сорок первый год вспоминают. Разболтался народ, ты не находишь? Начинают мужьям изменять, журнал «Офис» выпускать. Надо как-то напомнить, ху из ху.

– Что, другого способа нет?

– Нет, солнышко. Такой народ, земляне. Извини, пожалуйста.

– И что ты думаешь делать дальше?

– А ты?

– Если честно, – он помолчал и поковырял бересту, – если честно, то единственный правильный вариант был бы забрать сюда твоего мужа и дочь. И вместе пересиживать седьмое.

– Отметается. Ты у меня идеалист, а дела пошли серьезные.

– Почему нет?

– Потому. Вариант не принимается.

– Тогда… – Ему на миг показалось, что он понял ее намек. – Тогда мы пересиживаем тут вдвоем, потому что это лучшее, что мы можем сейчас сделать. И если ты хочешь уйти, то лучше тебе, по-моему, не возвращаться.

Катька смотрела на него с нежной насмешкой, и он не узнавал Катьку. Она была старше, чем вчера, – и не на какую-то ночь, а на долгое путешествие, на несколько месяцев и пять сожженных планет.

– Вариант не принимается, – сказала она ласково и снисходительно.

– И какой вариант принимается? Мы берем стартер и возвращаемся в Москву, откуда все бегут?

– Не совсем, – сказала она загадочно.

– А как?

– А пожрать у нас нет ничего?

– Бутерброды, – сказал он. – Но все-таки?

Он всегда лидировал в этой игре, и ему непривычна была роль ведомого. Она что-то решила, он понятия не имел – что именно, и угадать впервые не мог.

– Чудесно, – сказала Катька, когда он принес три бутерброда, двухслойные, с сыром и докторской колбасой. – Очень ты заботлив, и очень меня это умиляет.

– Ты, мать, будто прощаешься.

– Не без того.

Он насторожился.

– В чем дело?

– Дело в том, – сказала Катька, с удовольствием жуя, – что у второй двери пламя заговорило, а у третьей умерло. За третьей дверью было знаешь что? Ничего особенного. Серенький такой рассвет, второе ноября, обычное утро. Солнышко за тучами ползает… двумя клопами…

– Что еще за глупости?

– Ничего не глупости, это очень хорошие альфовские стихи. Я их буду помнить вечно.

– Я тебя чем-то обидел?

– Дурак, – нежно сказала Катька. – Круглый дурак. Бывает круглый, а еще бывает длинный. Ты длинный, этот тип отличается от круглого приятной разомкнутостью. Круглый сосредоточен на себе, замкнут, а длинный устремлен в будущее.

– Не понял, – сказал Игорь.