– И Карл Иваныч, – продолжил Игорь, – является в четверг на последнее занятие. Ейн сюрприз! – восклицает он. Мы едем сегодня на наш последний урок к моему другу Альберту Федоровичу, он живет тут недалеко под Мтацминдой, он есть феликий музыкант. Не то што я, я обытшный музыкант. А он есть великий, и я хочу, тштобы он вас послушал и дал советы, как вам дальше укреплять ваш недюшинный талант.
– И ее вот так с ним отпускают? – ахнула Катька.
– Почему нет? Естественная вещь, старый немец, чудаковатый, всегда парик носит. Видишь парик? – он ткнул пальцем в картинку. – Ему лет семьдесят уже. И он раньше тоже возил ее на концерты, в оперу. Когда в Тифлис приезжали Патио, Бозио, Блерио – ну помнишь, летчик, он еще немного пел, – так он ее возил, конечно, и смотрел за ней, как бонна…
– Переменял панталоны ей…
– Все ей переменял, трогал всяко.
Они уставились друг на друга с прежней радостью, словно и не было никаких восьми лет, – но они были и очень чувствовались, и это была уже не игра, а игра в игру.
– Они едут в сторону Мтацминды. Но тут Софико начинает замечать, что вот уж пошли окраинные улочки, и вот уже они миновали телебашню, которой не было, конечно, но она уже угадывалась, и понятно было, что едут они вовсе не в центр города и не к великому музыканту. Она ощущает смутное беспокойство. Карл Иваныч сидит напротив, глядит в окно, он неподвижен, голова оперта на скрещенные руки, а те, в свою очередь, на серебряный набалдашник трости.
– Боже мой! Что же он будет делать этой тростью!
– Ничего, это отвлекающая деталь.
– Куда же мы едем, Карл Иванович? – прошептала Катька с грузинским акцентом. – Куда вы везете меня? Помните, если вы решили меня похитить или учинить мне какое-то иное зло, мой жених, князь Тавиани… сделает с вами такое…
– Молчи, девочка, – спокойно ответил Игорь с тем же грузинским акцентом. – Пожалуйста, молчи.
– Ах, почему это я должна молчать, интересно! – пискнула Катька.
– Молчи, женщина, – сказал Игорь веско. – Потому что это я – князь Тавиани.
2
Признаться, этого она не ждала. Он не разучился ее удивлять.
– Какого же это хрена вы князь Тавиани? – спросила она и подбоченилась.
– Слушай мою команду, в смысле мою историю, – сказал Игорь, не поднимая глаз и размешивая соль в хаше. – Когда-то давным-давно молодой и глупый князь Тавиани познакомился в Петербурге не с теми людьми и вошел в опасный кружок. Они были молодые фурьеристы, ничего серьезного. Князь Тавиани перед ними форсил, поил грузинским вином и клялся, что его поддержит вся Мингрелия, что у него там в любом кабаке, то есть духане, все свои, и Кавказ поднимется и отделится, и все вместе мы опрокинем ненавистное самодержавие! И вообще – бахахи цхалши хихинебс! – он вскинул кулак. – Конечно, он врал. Он совсем не знал родную Грузию. И все эти люди не верили ему. Но среди них был осведомитель! – он многозначительно поднял брови. – Очень возможно, это был тот самый русский писатель, который всю жизнь писал про подпольных типов. Между прочим, большая сволочь.
– Он не был осведомитель! – вступилась Катька. – Он был прекрасный человек! Ты знаешь, что за ним был надзор до конца дней? Он знал, что его письма вскрываются, и нарочно писал жене подробно про то, как любит ее всю и в особенности один предмет, и как он хотел бы вдумчиво целовать именно этот предмет.