Эвакуатор

– Да какое там. Ясно же, что все эти деньги теперь ни к черту не нужны.

Дядя Боря хмыкнул.

– Это как поглядеть. Ты не спеши, не спеши.

– Но если серьезно – полетим? А, дядь Борь?

– А что, полетим, – сказал дядь Борь. – Только у меня вещей с собой никаких нету.

– И не надо.

Катька уже поняла, что дядя Боря – из тех русских людей, которых так любят интеллигентные евреи, ничего не умеющие делать руками. Дядя Боря был очень для них удобен – он все делал быстро, аккуратно, дешево и с удовольствием. Ему доставляла наслаждение собственная власть над материей, будь то пространство, которое аппетитно пожирала его «газель», или любой механизм, который работал от бензина или соляры. При этом дядя Боря не презирал тех, кому помогал. Он был идеальным соседом и надежным приятелем, очень мало пил, давно не курил и вообще являл собою тот идеал русского человека, о котором всегда мечтали народолюбцы всех разновидностей. Можно было сказать, что так называемые русские интеллигенты с еврейскими спорили именно за дядю Борю – за то, чтобы он только им чинил машины, водопровод и иногда электричество, а вражескому клану, напротив, не чинил ничего. При этом одни предлагали лишить дядю Борю всяких свобод и обязать его строем ходить в церковь, отдавая честь встречным городовым, а другие желали обобрать его до нитки и внушить ему, что его на этой территории терпят из милости, но и те и другие, в сущности, очень его любили. Оставалось понять, какой смысл во всем этом находит сам Боря и почему такое положение вещей представляется ему оптимальным. Вероятно, оно нравилось ему потому, что избавляло его от сложностей исторического выбора, ибо вся история заключалась в борьбе одних Бориных поработителей с другими, в то время как сам Боря не обращал на нее никакого внимания, примерно раз в столетие от души колотя обоих. Для дяди Бори, умеющего все, починка машины или наладка проводки не представляла никаких трудностей, а для русских и инородных интеллигентов, одинаково безрукой публики, была ножом вострым – так что оба клана очень боялись потерять Борю.

Между тем уже темнело, дядя Боря включил свет и поехал медленней. По мере приближения к Москве попадалось все больше встречных машин со слепящими яркими фарами – в основном иномарки. Столица медленно разъезжалась. Провинция ждала гостей с радостным нетерпением.

В Москву они въехали в седьмом часу вечера.

В городе было тихо и как-то грозно. Все затаились. Кто мог уехать – уже уехал, кто не мог – грабил опустевшие квартиры. Когда проезжали площадь Ильича, Катька заметила небольшую толпу, быстро бежавшую по переулку прямо навстречу их машине. Впереди толпы бежала, что-то крича и размахивая руками, невысокая женщина в черном платке.

– Спасите! – орала она.

– Стой, дядя Боря, – сказала Катька.

– Убьют, – сказал дядя Боря, быстро поняв все.

– Ничего. Тормози.

Катька открыла дверь, и смуглая женщина в платке стремглав запрыгнула в машину. Дядя Боря рванул с места. В заднее стекло глухо стукнулась брошенная кем-то палка.

– Спасибо, – пересохшими губами еле выговорила чеченка. В том, что это чеченка, сомневаться не приходилось.

– Уйти не успели? – сочувственно спросила Катька.

Женщина покачала головой.

– Некуда мне уходить. Я беженка, приехала к брату. В фильтрационном лагере была.

Катька не стала расспрашивать. Слова «фильтрационный лагерь» говорили сами за себя.

– Пряталась, – говорила чеченка. – А тут вышла хлеба купить – и сразу.

– А из города уехать? – спросила Катька. – Или вы думаете, свои не тронут?

– Какие свои? – с горечью сказала чеченка. – Ты не поняла еще, что это ваши взрывают? Ваши делают, а на наших валят.

– Как тебя звать?

– Майнат. Я из Ачхой-Мартана. У нас семья большая, была. Один брат сюда уехал, еще после первой войны. Другого на зачистке увели, и пропал. Сестра у меня была, убили. Обстрел был. Я одна осталась, родители старые, помрут скоро. Я в Москву добралась, у брата работала. Овощами торговала. В Грозном училась, школу кончила, образования другого нет, только торговать. Там жить совсем нельзя. Там ваши такое сделали, что и сто лет еще жить будет нельзя. А теперь здесь на нас говорят. А никакого Шамиля нет давно. Аллахом клянусь! – возвысила она голос.

– Да ладно, – сказала Катька. – Кто теперь разберет. Неважно.

– Убьют меня здесь, – тоскливо сказала чеченка.

– Не убьют, – утешила Катька.

– Что ты знаешь? Ваши люди как звери, хуже зверей!

– Ваши-то больно добрые, – неодобрительно произнесла бабушка.

– Ты меня до центра довези, там высади, – по-хозяйски сказала чеченка, адресуясь непосредственно к Боре.

– Я тебя повезу, куда мне вот она скажет, – неодобрительно ответил дядя Боря. – Я их везу, вот им и решать. А ты не командуй давай.

– Мы поедем потом через центр, – примирительно сказала Катька. – Я только домой заеду, и сразу. Скажи, а ты не хочешь вообще уехать отсюда?

– Нечего ее брать, – сказал дядя Боря. – Тоже небось без документов.

– У меня есть документ, на, смотри! – Чеченка достала паспорт и помахала перед Катькой. – Регистрация есть, все есть!