Эванджелина

В это время пастух и священник, усевшись в сторонке,
Речь завели о прошедшем, о нынешнем и о грядущем.
Эванджелина стояла в оцепенении. Память
В ней пробудилась, как будто с музыкой скрипки нахлынул
В душу ей гул океана — и невыразимой печалью
Всю переполнил; и в сад незаметно она ускользнула.
Ночь была чудной. Над черной стеною дремучего леса,
Кромку его серебря, поднималась луна. Трепетали
Блики дрожащего света на ряби реки полусонной, —
Словно мечты о любви в одиноком тоскующем сердце.
Души ночных цветов изливали вокруг ароматы,
Чистые эти мольбы и признанья. И ночь проходила,
Как молчаливый монах, своею стезей неуклонной.
Так же и сердце девушки полнилось благоуханьем,
Так же его тяготили тени и росы ночные.
Лунный магический свет томил ее — и сквозь ворота,
Мимо огромных и смутных дубов, стороживших дорогу,
Вышла она на границу бескрайних таинственных прерий.
Тихо лежали они, облитые лунным мерцаньем,
И светляков мириады сверкали средь трав полуночных.
Над головой ее звезды, как искры божественных истин,
Миру светили, но мир перестал чудеса! удивляться, —
Разве когда в небесах ослепительно вспыхнет комета,
Словно рука, что огнем на стене начертала: «Упарсин».
Так одиноко, меж звездами и светляками, бродила
Девушка и восклицала: «О Габриэль! О любимый!
Ты так близко — когда же тебя наконец я увижу?
Ты так близко! — когда ж наконец я услышу твой голос?
Ах, сколько раз твои ноги по этой тропе проходили!
Ах, сколько раз твои очи глядели на эти деревья!
Ах, сколько раз, возвращаясь с работы, средь этой дубравы
Ты ложился в траву и меня представлял в своих грезах!
Скоро ль смогу я увидеть тебя и обнять, мой любимый?»
Вдруг возле самой тропинки жалобный крик козодоя,
Словно лютня лесная, послышался — и за опушкой
Вновь повторился — все дальше и дальше — и смолк среди чащи.
«Жди! — прошептал ей дуб, как оракул из темного грота,
И, дальним эхом вздохнув, откликнулись прерии: «Завтра!»