Евангелие – атеисту

–Но можно искупить! Обращайся к Всевышнему! Всё в Его власти. От тебя, Борух, нечто зависит…Не возомни только, раб о себе! Усвой как аксиому: для Господа нет времени в вашем понимании – настоящее, прошлое, будущее. Всё одномоментно, обратимо и удерживаем! То же и о пространствах – все мыслимые и не мыслимые вами- заняты Им, могут быть сжаты в исчезающее малую точку, а могут быть раздвинуты без всяких границ! Я – часть его неотделимая и в моих правах использовать часть этих возможностей. Такова валя Всевышнего! Думай! Это не сон. Примирись – это явь! Ешь и пей, это укрепит тебя, а потом говори!

Суетливо стал я пить из пиалы, струйка потекла на подбородок. Стыдливо утёрся я ладонью. Бестолково брал то одно, то другое, клал в рот, стараясь не глядеть на Него.

Он позвал:

«Хранитель, появись в облике!»

И возник хранитель, теперь был он в сером плаще с круглым облегающим голову капюшоном, длинном, до земли, стоял он лицом к ним двоим за стволом поваленной березы, точно на том месте, где был родничок-фонтанчик. Лицо его было словно из мрамора или гипса, смертельно белое, безбровое, с ледяными глазами без ресниц, ни бороды, ни усов.

«Смертного допустил ко мне ты, Хранитель. Он говорит, что шел на видение "облачного креста", многие идут на крест…

Много больше в ужасе бегущих от креста.»

Голос его был холодным, металлическим, без интонаций.

«Оставим бегущих… Пора вести смертного дальше. Он подготовлен… Ты свое дело знаешь…»

Он встал и пошел мимо меня по полю. Хранитель жестом показал, чтобы я следовал за Спасителем. Я пошел и услышал:

«Остановись, обернись!»

Остановился, обернулся и увидел себя, спокойно сидящим там же, где и раньше. Посмотрел на себя в испуге. Увидел, что на мне длинный серый грубый плащ до пят, на голове капюшон.

«Пошли!»

«А как же этот? Остаётся?»

«Что, жалко? Пригоршня праха… Иди.. Не пугайся, данное тебе тело не хуже того, оставленного.» Я побрёл, заплетаясь ногами, распахнул плащ, посмотрел на себя и заорал:

«Да что же это такое! Ни волосинки, а главное, нет пупка!» Иисус обернулся на мой вопль, улыбнулся саркастически, а Хранитель произнёс:

«Ну, положим, волосишек у тебя и было не ахти! А пупок тебе на что? Тело то не рождено, а слеплено! Зубки все целёхоньки, без ужасных коронок и отвратительного протеза!

Хранитель, прилепи ты ему этот пупок.»

«Сделано, Господин!»

Я сразу же увидел на обычном месте пупок…

Шли к поляне, от которой я панически бежал.

Пока шли мы полем, вспомнил я каждый свой шаг утром в засоренном валежником

смешанном лесу по пути к поляне, над которой "стоял" крест. Шел я, удивляясь скорости своего шага и неутомимости своей. Вышел на запущенную, заросшую подлеском и крапивой просеку и четко осознал, что я уже рядом с нужным местом, что идти надо напрямую, через заросший крапивой овраг. Я пошел по стволу ольхи или осины, оступился, зачерпнул в сапоги воды из ручья, обжегся крапивой. Выбрался на пригорок на краю оврага, разулся и вычистил травою изнутри и снаружи сапоги, отжал носки и брючины. Почувствовал, что сидеть нельзя, времени нет! Поэтому быстро обулся и уже чуть не бегом двинулся к светлому пятну поляны. Вышел на поляну, окаймленную высокими красивыми елями, березками, рябиной и дубом. Поросла она цветами лесными и полевыми, а трава не ней – мне по плечо. Кругом гудели насекомые, а птиц слышно не было. Ветра не было, лапы елок не шевелились. Упал я в траву на спину и раскинул руки-ноги и посмотрел в небо: нет никакого креста! Ни облачка! Тут внезапно возникла мысль, что надо бежать отсюда! Я вскочил, схватил рюкзачок и ринулся к елям, поднырнул под хвою и прижался щекой к липкому от потеков смолы стволу. Почему я побежал, от чего спрятался? Не мальчик ведь робкий, наслушавшийся сказок страшных. В далеком детстве своем проверял храбрость свою, гуляя по малаховским кладбищам: общему, еврейскому, татарскому. Понял я тут, что когда дремота подступала привиделось мне, что несколько елей упало на поляну. Показалось, что одна из лап сначала хлестнула меня, а потом придавила и, обламываясь, проткнула. Я подумал, что если умру не мгновенно, а буду истекать кровью, ощущая боль от ушибов и переломов. Подумалось, что найдут меня рабочие леспромхоза или лесники, опознанием власти озаботят. Вот на этой мыслишке я и вскочил, и теперь стою под елью, сухая хвоя лезет в глаза, сыплется за ворот, пахнет смолой. Подумалось, что на поляну кто-то идет, и я тут неуместен, вот и прогнали меня страхом. Я стал поглядывать в сторону поля за опушкой, но никого не увидел. Поле в кормовых травах было уже сухим, ярко-зеленым, утренняя роса уже сошла. По краю поля справа был клин необработанной бугристой земли, густо и высоко поросший дикими травами и обсевками прошлых лет: были там кустики овса и что-то из бобовых. Дальше были кудряшки лозняка, ольхи – по краю затянутого ряской болотца. Из болотца торчали в беспорядке черные обломанные гниющие стволики умерших деревьев.