Евангелие лжецов (ЛП)

Он прямо смотрит в ее глаза. У его взгляда есть тревожащая особенность: каждое слово, произнесенное им, как кажется, сопровождается бурными чувствами внутри него.

«Я — Гидон», отвечает он, «из Яффо».

«И зачем ты пришел сюда, Гидон из Яффо?»

Его глаза такие чистые и невинные, что начинают пугать ее. Невинность разрушит тебя быстрее коварства в три раза. По крайней мере, с хитростью можно совладать или купить ее.

«Я пришел, чтобы увидеть город Иехошуа-Учителя, чтобы найти здесь его друзей и семью, чтобы встретиться с ними и стать друзьями».

Она вдыхает и выдыхает.

«Он был предателем, предводителем черни, бунтовщиком, лжецом и самозванцем на трон. Мы стараемся здесь позабыть его».

«Знала ли ты его?» вопрошает Гидон.

Она молчит.

«Знала ли ты его?» повторяется он.

Огонь плюется. Мокрые дрова посылают струю искр сквозь уложенные камни на влажный земляной пол.

«Я была его матерью», произносит она.

Влажность появляется в его глазах, и он дрожит.

«О, будь благословенна», говорит он, «да будут благословенны ты и твое лоно и груди твои из-за сына твоего, принесенного в этот мир. Тысячи тысяч благословений от того, Кто Вездесущ, твоему сыну Иехошуа».

Сердце ее — камень. Рот ее — дверь захлопнутая.

«Иди домой».

Его глаза сияют. Ей кажется, что он собирается обнять ее или поцеловать ее руки, или упасть перед ней на колени.

«Иди домой», вновь говорит она прежде, чем он стал бы делать что-нибудь подобное. «Мы не хотим видеть тебя здесь».

И она покидает комнату прежде, чем он скажет что-нибудь ей.

Она помнит стонущие деревья той ночью.

Она думает о них уже много дней, и о том, что случается с теми, кто бросает вызов и затевает сражения и споры. И как мало понимает этот мальчик, куда приведет его этот мир.

Она вспоминает стонущие деревья, и думает она: если бы я смогла не разговаривать с ним, насколько было бы лучше для него. Но знает она, что нет в ней этой силы.

Юноша, конечно же, не уйдет. Они не понимают, как этот простой, пустоголовый, полурукий юноша может быть таким упрямым. Они предлагают ему еду в дорогу. Они предлагают ему дать теплую одежду даром. Когда Ша’ул-торговец едет мимо них по дороге в Иерусалем, они просят его взять с собой на случай защиты от бандитов, и Ша’ул, которого они знали уже двадцать лет, совсем не против, а юноша все равно отказывается.

Он будет работать — так объясняет он. Он заплатит за доброту, выказанную ему. Он будет спать в каменном сарае с козами. Погода теплеет, и не будет никакого неудобства спать там, если он разведет небольшой костер. Его рука возвращается — смотрите, как раны заросли. Он может работать. Если они дадут ему еду раз в день за его труды, он будет ухаживать за их рассадами, следить за животными и чинить прохудившиеся стены. Они молча пожимают плечами. Если он хочет быть сумасшедшим в их городке, то так тому и быть.

Все прекрасно понимают, в каком доме он решит поселиться. Чей коровник станет его жильем. Чьи поля он будет чистить от камней. Мириам не удивляется, когда, однажды утром, проснувшись, она находит его, терпеливо сидящим на камне у ее двери.

Он смотрит, как бредет она, спотыкаясь после утреннего пробуждения, к колодцу. Она опускает ведро и крутит веревкой, чтобы наполнить водой, но, когда она решает вытащить ведро, юноша берет ее за локоть.

«Позволь мне сделать».

А ей уже много лет, и она усталая, и суставы ее пальцев и запястья болят. Легче, если он сделает это. Если желает, то почему бы и нет? Он вытягивает наполненное водой ведро. Он все еще неловок с его полу-рукой, но быстро привыкает, как и все дети. Она смотрит, как пробует он схватить веревку разными способами, остановившись на том, чтобы поймать веревку поврежденной рукой поближе к своему телу, прижав ее к себе, а другой — подтянув ведро повыше. Он напоминает ей слепого, однажды виденного ею, который шел вперед по стене, слегка касаясь, словно пальцы были его глазами.

Он несет для нее ведро, слегка неустойчиво, выплескивая больше ее. Он вносит его в комнату, где все еще спят маленький Иов и его сестра Михал, прижавшись друг к дружке. Они продолжают спать, не пошевелившись. Гидон ставит ведро у очага. Смотрит на нее. Как смотрит овца, думает она, в поиске своих.

«Если нальешь в горшок», говорит она, «и поставишь кипятиться, мы сможем заварить иссопный чай». Она кивает головой на куст засохших листьев, свешивающихся с потолочной балки. «Еще есть вчерашний хлеб».

Здоровой рукой он вновь поднимает ведро, наливает воду в горшок. Ставит горшок на камни поверх огня. Она шевелит дрова палкой.

«Ты не хочешь говорить со мной».

Его голос не обвиняет. Он спокоен.

«Нет», говорит она.

«Ты же позволила мне помочь тебе».

Нет никакой горечи.

Она пожимает плечами. «Разве не читаем мы: „Повелитель возместит тебе за работу твою“? И разве работать — нехорошо это?»

Он смотрит на нее и смотрит. Правда, что нечасто встретишь женщину со знаниями, но и подобное все же бывает. Все люди их городка знают свои части текста; кое-кто из женщин могут лучше ее цитировать Тору. Она понимает, что ему неинтересна Тора.

«Скажи мне опять», говорит он, «или что-то другое».