Евангелие лжецов (ЛП)

Он видит, как она, однажды, дает еду одному из нищих, проходящих даже по такому захолустному городку. Это — слепая женщина, стучащая палкой и с кучей игрушечных куколок, выстроганных из дерева, в ее заплечном мешке. Мириам украдкой кладет несколько яблок в мешок женщины прежде, чем та уходит с другими такими же путниками.

Когда та уходит, Гидон спрашивает: «Мой учитель сказал, что бедность всегда будет с нами».

Ей трудно удержать себя.

«Если он не был глупцом, он хотел сказать, что каждый из нас может найти человека, у кого меньше всего, чем у нас. Ты разве не знаешь, что каждый еврей обязан давать что-то милосердию? Даже нищие должны».

«Расскажи мне больше», просит он.

И она учит его тому, чему обучилась она, когда ее родители отвели ее послушать великого Ребе Хиллеля о том, что наша обязанность — возлюбить друг друга, и это — самая высшая из всех заповедей Бога. И что обязанность милосердия распространяется даже и на наше тело, и мы должны заботиться о нем, потому что наши души гостят в нем.

Он желает матери, этот юноша — так читает она в его поведении, и садится он в пыль у ее ног, слушая ее слова, пока не наступает время ужина, и прибегают шумные и голодные дети. Он желает, чтобы мать заметила, что он — здесь и готов к учению.

Позже Иов и Михал засыпают, и она идет к очагу, прикрыв огонь золой и углями, чтобы он горел медленнее ночью. Гидон, все еще в доме, стоит, прислонившись своим длинным, тонким телом к стене, и строгает деревянную палку острым концом своего ножа.

Она спрашивает: «Кто — твои люди?»

Он отвечает: «Моя семья — те, кто верят в то, что верю я».

Она слышала о таких группах людей. Ессеи — они живут вместе и следуют одним обычаям, хотя и не родственники — и еще группы поменьше числом, которые следуют одним принципам и собираются вокруг своего учителя.

«И где же они?» спрашивает она, ожидая, что он назовет какую-то группу людей, живущих в пещерах или в пустыне, или в лесистых холмах у Иерусалема.

«Мы разбросаны», говорит он. «Сейчас мы, последователи твоего сына Иехошуа, странствуем. Учим. Мы несем слова его».

Она смотрит на него. Он, наклонившись вперед, смотрит на нее. Он придвигается к ней. Не для прикосновения, а лишь затем, чтобы приблизиться.

«Стань одной из нас», говорит он ей мягко. «Мать Мириам, выслушай учение благословенного сына твоего и расскажи нам, что ты знаешь о нем. Должны быть целые истории» — голос его тих, чтобы не разбудить детей, но слова произносятся быстро, с серьезной торопливостью — «ты могла бы рассказать, священные истории его рождения, его детства. Никто не посылал меня с такими просьбами, но был мне сон. Когда пришла зима. Во сне моем, облака разошлись, и голос с небес сказал, чтобы я нашел тебя. Он сказал, что я должен пойти и помочь тебе и работать для тебя, чтобы выучить все истории, которые ты мне расскажешь».

Она устала. Больше нет гнева, и в ней почти не осталось страха. Он — хороший работник и добрый малый, но она устала.

«Нет никаких историй», произносит она.

Он тянется рукой к ней.

«Нет никаких историй. Он был младенцем, потом он стал ребенком, а потом он стал мужчиной, а потом его убили. Вот и вся история».

«Но», не уступает он, «каким младенцем он был? Какими были роды? Как вел себя ребенком? Как проявилась впервые его великая мудрость? И где он всему научился?»

Она вздыхает.

«Гидон», говорит она, «ты — хороший мальчик. И у тебя нет матери. Позволь мне быть твоей матерью».

Он крутит в руках палку и молчит.

«Если бы я была твоей матерью, я бы тебе сказала: женись. Я знаю, что у тебя только восемь пальцев вместо десяти, но есть много девушек, которые захотели бы выйти за тебя».

Дочь Нехемайи, к примеру, и ее мать просила не один раз Мириам, чтобы та узнала, если есть у Гидона жена.

«Научись чему-нибудь. Ты очень ловок своими руками, даже сейчас. Затем возьми жену. Наполни чрево ее сыновьями и дочерьми».

Он слегка краснеет от ее слов, и лицо покрывается стыдом.

«И тогда ты будешь думать о жене своей и о умении своем, и о сыновьях, и о дочерях, и позабудешь по какому другому поводу ты пришел сюда. Это и есть хорошая жизнь».

Но видит она в его лице, что разговор не закончен.

Он рос, как признается себе она сейчас, сдержанным, обособленным ребенком. Не всегда обособленным. Часто помогающим, часто общительным. Но также ребенком, который занимал себя сам целыми часами. Иехошуа мог сидеть и наблюдать на волны ячменя, а когда Иосеф спрашивал: «Что ты тут делаешь, сын, сидишь просто так?», он отвечал странно чудным вопросом: «Зачем Бог создал саранчу?» или просто говорил: «Я думаю, отец». Но со всем этим он выглядел счастливым. Он легко заводил друзей. В нем была детская очаровательная особенность.