Евангелие огня

В голосе его звучало мальчишеское удовольствие. Похоже, он ждал, что его одобрительно похлопают по спине.

– Я тут с ума сходил, Нури, – сказал Белый голосом еще даже более противным, чем его астматический сип. – Думал, ты завалил все дело.

– Ты должен верить мне, друг! Что с тобой? Ты же знаешь, что бы ни случилось: «Два человека, две веры, одна миссия»!

– Сядь, Нури, – устало сказал Белый. – Будем смотреть телик, пока не покажут эту штуку.

Однако так легко Нури не сдавался.

– Брось, друг. Ты же знаешь, как я отношусь к телевидению. Еврейские комедии, еврейские новости, мыльные оперы… Они портят человеку мозги, друг! Раньше мы с тобой все время разговаривали. А теперь не разговариваем.

– Мы разговариваем.

– Не так, как прежде.

– Да ведь и ситуация изменилась.

Пауза.

– Что будем делать с Гриппином, друг? – спросил Нури.

– Ничего.

– Ничего не получится.

– Еще как получится.

– Ты говорил, что мы отвезем его на север штата и отпустим в лес.

– Для этого нужна машина. А нам пришлось ее бросить. Что мы, по-твоему – на спине его потащим, что ли, пятьдесят-то миль? Или на автобусе повезем? «Да, и еще билетик для нашего приятеля с повязкой на глазах и заклеенным ртом», так?

– Ты говорил: отпустим в лес.

– Да забудь ты про лес. Это была хорошая идея. Но от хороших идей приходится иногда и отказываться. Надо приспосабливаться к реальности.

Еще пауза.

– Значит, – сказал Нури, – ты его пристрелить собираешься? Ты это задумал?

– Расслабься, дружок. Мы просто предоставим природе делать свое дело.

– Природе? Что значит «природе»?

– А то, что ебаного «Пепси» он больше от нас не получит, – рявкнул Белый. – Вообще ничего не получит.

– Не матерись, друг. Мы же не материмся, забыл что ли? Мы хвалим Бога устами нашими, ты помнишь об этом?

– Да, да… как скажешь.

– Я этого не потерплю, – сказал Нури.

– Потерпишь, как миленький, – сказал Белый, мрачно, изнуренно и раздраженно. – Будешь сидеть рядом со мной и смотреть телик, пока новости не покажут.

– Я не стану сидеть здесь две недели или сколько там, пока человек умирает в нашем кресле от жажды и голода. Ты спятил?

Белый вскочил на ноги и заорал благим матом:

– А, так тебе быстрое решение нужно, дружок? Хочешь, чтобы прямо сейчас все и кончилось?

Началась потасовка: кряканье, топот, натужные вскрики. Воображение рисовало Тео этих двоих сошедшимися в титанической схватке, – обнадеживающую картину, на которой они душили друг друга в объятьях, пытаясь дотянуться до ружья, потом случайный выстрел, и Белый  замертво падает на пол. Но вместо этого, всего лишь миг спустя, Белый ворвался в поле зрения Тео и наставил ружье прямо ему в лицо.

«Какое разочарование» – успел подумать он перед тем, как грянул выстрел.

Пуля бросила его в космическое пространство, он просквозил небесный свод, пронесся мимо Луны. И теперь плыл по солнечной системе, в миллионе миль от Земли. По-прежнему привязанный к креслу, Тео медленно кружил на нем вместе с безвоздушной тьме, искушавшей его иллюзией, что планеты и звезды вращаются вокруг него. Он знал, что это не так. Он был слепленной из мяса канадской куколкой, с пробитой в ней дыркой, и куколка эта болталась в пустоте вместе с прочим мусором.

«Мы – пыль, – сказал, завершая свое Евангелие, Малх. – Но пыль, наделенная миссией. Мы несем в себе семена Спасителя нашего, кои процветут в тех, кто придет после нас.»

«Черт, – подумал Тео, – надо было детей завести.»

– Прости, друг, – сказал Нури. – Прости.

Вселенная перестала вращаться и сжалась до размеров молодого Араба, стоявшего на коленях у его ног.

Тео, голова которого кружилась от адреналина, снова свалившегося в его тело с высоты в миллионы миль, заерзал, ловя ртом воздух, в кресле. Нури, покряхтывая от натуги, развязывал веревку, которой были обмотаны лодыжки Тео.

– Тебе нужно в больницу, – сказал Араб.

Тео повел уже успевшими получить свободу руками по своему телу, прогладил в поисках дырок лицо, шею, грудь, живот. Одежду его покрывали обожженные клочья полиуретана. Наконец, ладонь Тео остановилась на правом боку, прямо под ребрами, там, где пузырилась какая-то влага и ощущалась саднящая боль.

– Не лезь туда, друг, – посоветовал Нури.

– О Боже, – простонал Тео. – Теперь я умру.

– Не умрешь, – сказал Нури. – Рана не глубокая. Она… э-э…

Он слабо пошевелил полноватыми пальцами в воздухе, изображая легкость касания.

– Поверхностная?

– Вот, правильно, – согласился Нури. И указал на большую дыру в кресле, которому пуля и нанесла основной урон.

В комнате было до жути тихо. Телевизионная болтовня прекратилась. Шторы, остававшиеся опущенными со времени появления здесь Тео, были подняты и за ними различалось небо позднего вечера.

– Что произошло? – спросил Тео. – Где… э-э… ваш друг?

– Он пытался застрелить тебя. Но я отвел ружье в сторону.

– Он мертв?

– Нет, он… спит. – Нури глянул поверх Тео в другой конец комнаты, потом опустил взгляд на свои мягкие руки.

– Вы оглушили его?

Этот намек на его физическое превосходство, казалось, смутил Нури.