Евангелие от Чаквапи

Резко свернув за угол, я тут же столкнулся с двумя фарковцами, спешившими к месту сражения. Мы едва не ударились лбами, и они опешили не меньше моего, сперва остолбенев, но быстро придя в чувство. Однако Ник оказался более расторопным. Ствол его автомата неожиданно возник из-под моей согнутой руки, и сначала я увидел, как оба бандита заплясали, покрываясь маленькими дырочками на одежде, а лишь затем услышал страшное громыхание выстрелов. Изгибаясь, они повалились друг на друга. Глаза одного из безвременно усопших так и остались широко открытыми, с застывшим в них удивлением.

— Вот так, — услышал я за спиной зловещий голос Ника. — Были гады, стали трупы.

Я нагнулся, сорвал упавшую с плеча одного из боевиков сумку и засунул в нее древний пергамент. Ник проскользнул мимо меня, продвигаясь вперед на полусогнутых ногах. Дом стоял метрах в двадцати от густого хитросплетения джунглей, но чтобы добраться до них, следовало пересечь открытую местность. Мы находились в тылу атакованных повстанцев, что вселяло надежду, но вероятность вновь наткнуться на запоздалого боевика или патруль, охранявший подступы с тыла, была довольно высока. Врагов на пути видно не было, и мы рискнули.

Пока Ник бежал к чаще, я прикрывал его, прочесывая взглядом окрестности, а когда он скрылся в кустах, ринулся вслед за ним. Я видел, как из кустов высунулся ствол автомата, и среди листвы заметил напряженное лицо Ника. Теперь он прикрывал меня. Я бежал что было сил, стараясь быстрее добраться до него, ожидая, что в любой момент может прозвучать выстрел. Он раздался, когда мне оставалось всего метра три до спасительного леса. Одиночный, жуткий, в грохоте боя он прозвучал совсем иначе, чем все остальные. Не потому, что стреляли из особого вида оружия. Нет. Пуля предназначалась мне, и я интуитивно почувствовал это. Странное ощущение — аккуратный кусочек металла, прошедший долгий путь от руды, пролежавшей много веков в земле, переплавленный, принявший форму маленькой бездушной пули благодаря стараниям человека, которому ты никогда не причинял зла, и даже не знаешь его, летит к тебе, будто давно ждал этой встречи, предначертанной свыше. Летит к тебе, чтобы оборвать твою жизнь. Сумку сдернуло с плеча, и она повисла на сгибе руки, болтаясь. Ник во всю глотку заорал: «Ложись!», и его автомат изрыгнул короткую очередь. Я кинулся на землю, перевернулся на спину и выстрелил наугад, промахнувшись. Но Ник бил наверняка. Фарковца отбросило на стену дома, и он медленно сполз вниз, заваливаясь на бок, и забился в конвульсиях. Голова откинулась, рот скривился в предсмертной судороге, и я узнал убитого — это была одна из женщин, встречавших наш самолет. Вскочив на ноги, я немедля влетел в чащу, ломая кусты, и царапая кожу на лице и руках.

— Ты бабу грохнул, — запыхавшись, выпалил я.

— Да и хрен с ней, — на лице ни тени сожаления, лишь злость. — Иначе она бы тебя грохнула, — и, глядя на кровоточащие царапины на моем лице, коротко спросил. — Цел?

— Да. Она в сумку попала.

Мы побежали дальше, продираясь сквозь густой кустарник, огибая сросшиеся стволы деревьев и висящие гроздьями лианы. Высокие кроны деревьев едва пропускали солнечный свет, и здесь царил полумрак. Мы крались, озираясь по сторонам, чтобы избежать внезапного нападения. Нам было все равно куда бежать, лишь бы подальше от боевиков ФАРК с их коммунистическими идеями и двумя миллионами долларов за нас в качестве выкупа. Денег у нас таких не было, и выплатить их за нас было некому. Убийство Гарсии и бегство нам не простят, а как они поступают с пойманными беглецами, мы сегодня видели. Спасти нас теперь могли только хладнокровие, жесткость и удача. Как выбираться из далекой, враждебной Колумбии, мы подумаем потом, когда найдем укромное место, где сможем спрятаться. За прошедшие два дня мы устали бояться, что в следующее мгновение может произойти непоправимое. Либо ты боишься и умираешь, либо действуешь, а боишься потом, попивая хорошее вино с друзьями и вспоминая о случившемся с разумной долей иронии…

Он выскочил из-под наших ног неожиданно, застыл на коленях — грязный, взлохмаченный, в изодранной одежде — поднял руки вверх и заискивающе затараторил на ломаном испанском:

— Я хороший, я не бежать, когда стрелять, я бояться и прятаться… я буду хорошо работать…

Тело его покрывали синяки, щеки ввалились, глаза были закрыты от испуга. Мы стояли над ним молча, переводя дыхание.

— Ты кто? — спросил я, и он опасливо приоткрыл глаза.

— Американец, — ответил незнакомец, облегченно вздыхая. — Не повстанец… А вы… Я знаю, — он заговорил возбужденно. — Вы те русские, которых привезли вчера из Мексики…

— Ладно, — прервал его я. — Хочешь хорошо работать, оставайся здесь.

— Нет, нет, — он вскочил, поглядывая на наши автоматы. — Я с вами.

Глава 9

Харрингтон поднял трубку и, услышав знакомый голос, ощутил, как на лбу выступили капельки пота. Он боялся этого человека панически, зная, что за его предельной вежливостью скрывается холодное коварство, а за инфантильной интеллигентностью — непостижимая для обывателя жестокость.