Евангелие от Джексона

Хозяева отсутствовали без малого месяц — точную дату «визита» в их квартиру установить очень сложно. Нужно будет опросить дворника, жильцов дома, ребятишек, не видел ли кто чего подозрительного. Особенно важно переговорить с Ананьевой, которая знала об отсутствии хозяев, вдруг она с кем-то делилась на этот счет. Соседка потерпевших была на работе, и Верховцев решил посетить ее вечерком.

Странная все-таки кража, странная… Обычно воры действуют в жилищах покруче: потрошат шуфлятки, крушат интерьер почем зря, не церемонясь, и особенно не заботятся, чтобы сохранить обстановку в девственном состоянии. А тут словно археологи побывали со щеточками или музейные работники. Аккуратисты, черт их подери, дальше некуда — чисто поработали и скромно, по-английски, удалились, не оставив на память о себе ровным счетом ничего-ничегошеньки, кроме легкого элегантного разора.

…После обеда шеф вызвал его к себе. Верховцев доложил о результатах утреннего выезда и высказал свои соображения.

— Так-так, козырей у нас не густо, можно сказать, совсем нет, — в раздумьи промолвил шеф, когда Верховцев замолчал. — Почерк-то какой-то нетипичный, с налетом интеллигентности, не знаю, что и думать…

Начальник отдела угрозыска Октябрьского района Вадим Юрьевич Брагин был опытным оперативником, человеком авторитетным, с солидным стажем работы в органах. На его счету было множество раскрытых преступлений, в том числе самых сложных и запутанных. Когда Верховцев впервые переступил порог его кабинета, получив назначение после окончания школы милиции, у него было впечатление, что он уже встречал этого человека. Внешность майора ему кого-то напоминала, и хотя Верховцев на зрительную память не жаловался, в тот раз ему вспомнить так и не удалось. И уже через пару месяцев, случайно перелистывая у приятеля тяжеленный том «Истории гражданской войны» 1937 года выпуска, он наткнулся на коллективное фото членов временного правительства. И Олега тут же осенило: ну конечно, его шеф — вылитый глава правительства, незабвенный и осмеянный недобросовестными летописцами Александр Федорович Керенский. И ежик тот же, и овал лица, и глаза, глубоко посаженные, живо и остро глядят из-под бровей… Ну похож — и все тут!..

— Вот что, Верховцев, — продолжал начальник, — уточни, не было ли в последнее время похожих краж в других районах. Если были — выясни подробности, может, за что-то ухватишься. Еще пройдись по жильцам, не ленись, поплотней поработай, окрестные дома обойди — может, кто что и видел. Попытайся установить точную дату кражи. И еще — срочную ориентировку на похищенные вещи, чем черт не шутит, а вдруг где всплывут — норковый полушубок не пустяк — товар приметный. Кстати, как проникли в квартиру?

Верховцев ответил, что по заключению эксперта, на одном из дверных замков были установлены механические повреждения его внутренних частей, на другом — нет. Причем эксперт отметил, что повреждения были незначительны, и сделал вывод, что работал весьма квалифицированный специалист. Насчет второго замка было высказано предположение, что он открыт либо подбором ключей, либо хозяева второпях или по рассеянности просто забыли его закрыть.

— Ох, не нравится мне все это, — заключил шеф, откинувшись в кресле. — Чувствую, придется нам здесь попотеть.

У него было редкое, удивительное чутье. Едва ознакомившись с первыми материалами дела, он каким-то непостижимым образом мог определить, когда дело «лежит на поверхности», а когда его «придется долго и мучительно копать» и, надо заметить, почти не ошибался в своих прогнозах. Был это дар свыше или что другое, Верховцев еще не понимал.

Вечером он снова отправился на улицу Рамулю. Дом был небольшой, всего тридцать квартир; Верховцев обошел большинство из них, опросил жильцов, переговорил с дворником, но ничего интересного для себя так и не выудил. Никаких подозрительных лиц с сумками или чемоданами, или легковых машин никто не замечал. Собственно, больших надежд он особо и не питал. Кража, рассуждал лейтенант, по всей вероятности совершена две-три недели назад — за такой срок все малозначимое, вплотную не касающееся человека, уже выветривается из его памяти. Сможет ли кто вспомнить номер автобуса, которым утром добирался на работу, или, например, что съел третьего дня на обед? Так она уж устроена, память человеческая, и ничего с этим не поделаешь.

В самом конце он зашел к Ананьевой, но разговор с пожилой тучной, страдающей одышкой женщиной, тоже ничего не прояснил. На вопрос, говорила ли она кому-нибудь об отсутствии Косовановых, Ананьева ответила кратко:

— Больше забот мне нет других обсуждать… Ну уехали и уехали: люди живут своей жизнью — я своей.