Евангелие от Джимми

Пытаясь не обращать внимания на издаваемые сценаристом звуки, Ирвин Гласснер передал судье Клейборну распоряжения президента: делегация во главе с епископом Гивенсом немедленно возвращается в Вашингтон, в то время как Белый дом дезавуирует ее миссию в личном послании папе римскому. Дела религий находятся отныне в его непосредственном ведении. Звонок директору ЦРУ уже решил судьбу доктора Энтриджа: вместе с епископом он пополняет ряды персон нон грата. Что касается Джимми, Пресвятой Отец получил заверение, что больше никогда о нем не услышит.

Отсмеявшись, Бадди застегнул пиджак, поднялся, с трудом высвободив свой необъятный зад из кресла, и спокойно произнес сам себе отходную:

— Ну что ж, я выхожу из игры, не буду ждать, пока меня вышвырнут под зад коленом. Счастливо, Ирвин. Вообще-то я не жалею: мы здорово позабавились. Передайте нашим голубкам, что я привык держать язык за зубами, — добавил он, обращаясь к Клейборну, — но если, паче чаяния, кому-нибудь взбредет в голову посягнуть на мою жизнь, имейте в виду, Шестое Евангелие будет опубликовано ровно через четверть часа.

Он бросил на бювар свой магнитный бейджик, прошагал, сотрясая половицы, к двери и мягко прикрыл ее за собой. Ушел с достоинством, ничего не скажешь; Ирвин, невольно проникшись уважением, но и раздосадованный его беспечностью, тоже откланялся. Уоллес Клейборн остался один с документами, дававшими ему преимущество над римской курией. От ощущения своей беспомощности у него опустились руки. Остаться в проигрыше, бросив партию со всеми козырями на руках, — это было единственное, чего он не переносил в политике.

Вернувшись в свой желтый «сейф», Ирвин позвонил в Мемориальную больницу и сказал хирургу, что готов поступить в его распоряжение. Сверившись со своим блокнотом, врач предложил ему лечь немедленно, чтобы сделать все необходимые обследования и оперироваться послезавтра.

— Если вы еще операбельны, — добавил он недовольным тоном брошенного на произвол судьбы любовника.

— Это вам решать, — ответил Ирвин, не чувствовавший после разговора с президентом ничего, кроме глубокого безразличия, вытеснившего горькую обиду. — Я совершенно свободен. — С этими словами он повесил трубку.

~~~

Я лечу один в первом ряду. Остальные разместились на задних сиденьях бизнес-класса, кто спит, кто читает, кто занят электронной игрой, кто смотрит фильм на экране, вмонтированном в спинку впереди стоящего сиденья. Меня никто в упор не видит: я больше не предмет их миссии.

Ким подсела ко мне, когда мы пролетали над Англией, минут на десять. Столько понадобилось, чтобы растолковать мне последствия римского фиаско. Она очень старалась, чтобы ее слова звучали оптимистично. Говорила, что Белый дом меня не оставит, раз уж приобрел по контракту: за меня уплачено из правительственных фондов, а значит, я принадлежу налогоплательщикам — даже если они никогда не узнают о моем существовании. Так она просветила меня насчет условий сделки, а я-то, дурак, думал, будто предложил свои услуги на добровольных началах. Я узнал все: как судья Клейборн выторговал лицензию на мое использование, какой процент отстегивается за мои публичные выступления, за мои портреты, за чудеса, за уступку прав на меня третьим лицам. Теперь я знаю себе цену — по крайней мере, знаю, сколько за меня заплатили. Вот только зря деньги потрачены — церковь-то от меня отказалась. Президент поставил на мне крест, теперь я не пригожусь ему во внешней политике и записан в графу убытков.

По прибытии в Вашингтон я подпадаю под Программу защиты свидетелей. В обмен на молчание получу новые документы, новое лицо, новую жизнь. Я сказал Ким, что хочу уйти в монастырь. Она посмотрела на меня искоса. Кивнула: с этим проблем не будет. И со вздохом добавила, что все коту под хвост, а жаль. Не знаю, что она имела в виду, — проект «Омега» или свою память о моем теле. Да это уже и не важно. В глазах моей свиты для меня все кончено — им невдомек, что все только начинается.

Ким вернулась на свое место, рядом с пресс-атташе, который так переживал неудачу в Ватикане, что еще до взлета наглотался транквилизаторов и теперь похрапывает под маской. Епископ Гивенс, оскорбленный до мозга костей, уткнулся в житие святого Павла и переваривает свое унижение, тупо глядя в одну и ту же страницу. Доктор Энтридж играет с компьютером в шахматы, поднимая глаза лишь для того, чтобы метнуть на меня ненавидящий взгляд. Мой духовный наставник, которого санкции не коснулись, рассеянно переключает программы на экране и лакомится поданной к обеду икрой. Телохранителей нет: они летят эконом-классом.