Только биолог Эндрю Макнил, профессор Принстонского университета, находившийся к тому времени на заслуженном отдыхе, продолжал, невзирая на всеобщее равнодушие, ездить с лекциями по миру, распространяя последние новости о Плащанице: была датирована пыльца
Когда Макнил, пуская в ход всю тяжелую артиллерию этих доводов, говорил о кознях Ватикана, замалчивающего доказательства воскресения Христа, его слова относили на счет старческого маразма. Когда он высмеивал в своих лекциях модную гипотезу — мол, это автопортрет, который создал Леонардо своим тайным методом, за четыре столетия предвосхитившим фотографию и похороненным вместе с автором, все только пожимали плечами: изобрел же тосканский гений пулемет. А тот факт, что Леонардо родился спустя сто лет после первых детальных исследований образа на Плащанице, о чем свидетельствуют доступные всем и каждому документы, вызывал лишь снисходительные улыбки: известное дело, бумага все стерпит.
Сокрытие реликвии окончательно погасило полемику, на которую никто больше не давал себе труда отвечать. Если Церковь наложила запрет на демонстрацию и исследования, говорили многие, это значит, что она боится правды. Один кардинал, кстати, заявил после последнего пожара: «Как жаль, что полотно уцелело; сгори оно, это положило бы конец распрям». Теперь «фальшивка», спрятанная в бронированном контейнере, наполненном инертным газом, была надежно защищена от всех опасностей, грозивших извне, — кроме забвения. Никто не принял всерьез Макнила, когда он забил тревогу, утверждая, что хранение Плащаницы в атмосфере, лишенной кислорода, хоть и сводит к минимуму риск возгорания, зато чревато бурным размножением зеленых и пурпурных бактерий, которые могут просто сожрать ее мало-помалу. Запущенная в Интернет петиция за спасение реликвии от самоуничтожения собрала всего девятьсот подписей. Макнил не пережил этого, а Ирвин, так часто сомневавшийся прежде, не знал, что и думать, с тех пор как снова уверовал.
— Я задал вам вопрос.
Гласснер вернулся в настоящее; голову сжимало как в тисках. Президент уже успел переодеться в зеленую тенниску и замшевую куртку.
— Нет, господин президент, изображение не принадлежит кисти Леонардо да Винчи.
— Вам виднее. А кровь — это действительно кровь Христа? Вы лично делали ее анализ?
Ирвин никого ни в чем не убеждал, не будучи сам до конца уверенным, и потому ушел от ответа:
— Главное сейчас — проверить факт клонирования и попытаться выяснить, как ему удалось прожить дольше трех лет — это наш абсолютный рекорд на сегодняшний день.
Брюс Нелкотт подошел к нему вплотную и взял за плечи; лицо его было серьезно, напряжено, глаза опущены — сейчас он походил на фотографии из архивов, запечатлевшие его в момент концентрации перед тройным прыжком.
— Ирвин, вам известны истинные цифры падения рождаемости. Не знаю, что тому виной, гамбургеры из трансгенных продуктов или волны мобильных телефонов, но со спермой у американцев беда.
— В других странах не лучше, господин президент.
— Знаю: уже и импорта недостаточно.
Президент уставился в пустоту; повисло тягостное молчание. Он ведь сам хотел подать личный пример и вот уже три года пытался произвести на свет наследника in vitro: добровольных кандидаток в суррогатные матери хватало в армии. То же самое делал и Антонио. Но до сих пор их замороженными гаметами так и не удалось оплодотворить яйцеклетку: они входили в шестьдесят процентов американских пар, сталкивающихся с подобной неудачей, и это грозило им поражением на следующих выборах.
— Подумать только, ведь все эксперты предрекали нам перенаселенность, если только не случится ядерного конфликта, а на поверку он и не понадобился… По всему выходит, без клонирования мы в скором времени вымрем, так или нет?
— На мой взгляд, клонирование никогда не станет решением проблемы, господин президент, не случайно ведь эволюция пошла по пути полового размножения.