Да и вообще, что такое сегодня кровь Христова для христиан? Церковное вино напоминает им о ней на мессе — и только. Он сказал: «Примите и пейте», но не говорил же: «Расщепляйте и клонируйте». Допустим, он, мертвый, улетучился, чтобы вновь объявиться живым в другом месте, но в таком случае то, что осталось от него на пустом саване, — всего лишь грязь. Пятна. С какой стати им-то быть чудесными? Не для того же всю свою жизнь на земле он твердил, главное, мол, невидимо глазу, истина нематериальна, чтобы оставить ученым будущих веков возможность состряпать его двойника из вполне материальных останков! Ведь если душа его осталась в саване — зачем было воскресать? И что тогда являлось Марии из Магдалы, апостолам, путникам в Эммаусе? Голограмма? Чушь. Его отпечаток на Туринской плащанице — все равно что сброшенная змеей кожа. Жизни в ней нет. А я — просто Джимми, рожденный от ядра, подсаженного в донорскую яйцеклетку, выношенный неизвестной матерью, воспитанный под стеклянным колпаком, получивший имя от больничной игрушки, а семью — по чистой случайности; я вырос как трава, не зная, откуда взялся, сбежал, чтобы выжить, занялся ремеслом, о котором мечтал, и освоил его в деле; все в своей жизни я выбирал сам, поэтому я — это я, а те, кто хочет сделать из меня рупор своей лжи, пусть катятся куда подальше!
— Мы закрываемся, — говорит бармен.
Я прошу еще пива. Он отвечает, что лучше бы мне пойти домой. Домой? Пожимаю плечами. Меньше чем через месяц у меня и дома не будет. Письмо из «Дарнелл-Пула» дожидалось меня в почтовом ящике. Вследствие многократных предупреждений касательно использования служебной машины в личных целях я уволен без выходного пособия «за грубые нарушения». Это совпадение и ничего больше. Никакой не знак, я не хочу думать, будто все рушится для того, чтобы очистить место моей новой жизни. Просто полоса такая. Я потерял Эмму, потерял работу: у меня отняли все, что мне дорого, но это ничего не меняет, я остаюсь собой.
Выхожу на улицу, иду куда глаза глядят. Нащупываю в кармане карточку вашингтонского психиатра — долго же ему ждать моего звонка. Мне вспоминаются черный лимузин и три вербовщика из Белого дома — тоже мне, волхвы! Чего от меня хотят? Не они же, в самом деле, подстроили мое увольнение, чтобы я согласился на них работать? Брюс Нелкотт, президент, которого поддерживает Мессия. Верьте в меня, голосуйте за него. Нет уж, моей генетической матрицы на своих предвыборных плакатах им не видать. Позвоню им завтра и скажу, что сижу на игле: мол, если соглашусь ходить на их митинги, так черт-те чего могу наговорить, например что Иисус прилетел с планеты Марс, а Соединенные Штаты скоро провалятся в тартарары. А не отстанут — оболью себя бензином и подожгу, чтобы нового клона не изготовили.
Уже полночь, жарко, рубашка липнет к телу. Вскочить бы в поезд, поехать в Гринвич, схватить в охапку Ким и затрахать ее до смерти, чтобы снова стать прежним. Но желания нет и в помине: просто хочется сбежать. Нет, еще рано, мне осталось дочитать сто страниц. Я должен дойти до конца, осилить святого Иоанна, чтобы узнать, что же такое у меня в крови: вдруг все-таки снизойдет озарение, что-то во мне дрогнет, изменится… или, наоборот, подтвердится мое неприятие. Вот тогда я спущу Библию в мусоропровод, и поминай как звали.
Возвращаюсь к себе и принимаюсь за Евангелие от Луки. Все по новой: Благовещение, рождение, искушение в пустыне, череда чудесных исцелений и злобные раввины. Антисемитская все-таки книжица. Особенно гадко, что все идет по замкнутому кругу. Получается, евреи хотели убить Иисуса за то, что он был евреем и исцелял людей в субботу, не соблюдая шаббата. А он от имени еврейского Бога — своего отца — твердил на всех углах, что их еврейский закон никуда не годится и ни черта они не понимают, из храма их выгнал, да еще толковал, что, мол, блудницы лучше священников. И кто-то еще удивляется, что его распяли! Появись такой в Иерусалиме сегодня, он и двух дней бы на свободе не гулял.
Не знаю, может, от пива, но давешнее недоумение сменилось злостью. Я сижу как на иголках. Все повторяется, те же сцены, те же притчи Иисуса на все случаи жизни, такое чувство, будто крутишь педали, увязнув в песке. Что такое притча — это когда берется простая вещь, всем понятная, и обвешивается замысловатыми сравнениями так, что сразу и не догадаешься, о чем речь. Царство Небесное, например, — так по-ученому зовется рай. Место, куда человек попадает после смерти, если был паинькой, пока жил. Ну вот, и оно уподобляется то горчичному зерну, то неводу, закинутому в море, то закваске для теста, то купцу, ищущему жемчужин. В общем, поди разберись.