Евангелие от Джимми

В общем, я думал, меня всего перевернет, ожидал хотя бы сомнения, может, даже озарения, вдруг снизойдет — и уверую… Я был готов принять этого Иисуса как случайно встреченного брата-близнеца, о существовании которого раньше не знал. Но вот дочитал я Евангелия до конца, то пытаясь представить себя на его месте, то не приемля, — и как будто жар и холод друг друга нейтрализовали: я все тот же, прежний. Прав святой Марк, «никто не вливает вина молодого в мехи ветхие: иначе молодое вино прорвет мехи, и вино вытечет, и мехи пропадут» [12]. Я слишком долго жил в неверии, чтобы обратиться к вере без ущерба для себя, поэтому лучше сказать сразу: нет, не обратился. У меня есть свои ценности, пусть даже некоторые из них я нашел в устах Христа, но я-то додумался до них сам, они мне не с неба свалились. Вот так.

И потом, Новый Завет для нашего времени безнадежно устарел. Ну что такое сегодня Бог и дьявол? Конкурирующие программы, телеканалы, которые бьются за рейтинг, чтобы урвать кусок пожирнее, выкачивают из нас деньги то «магазинами на диване», то призывами к пожертвованиям, тут и душу спасешь, и всесильным себя почувствуешь. Добро и зло — раньше это был выбор, а что теперь? Пульт дистанционного управления и торги: уж не знаю, что гаже — смотреть черную мессу в прямой трансляции или любоваться, как пастор Ханли изгоняет бесов с перерывом на рекламу.

Небо порозовело, солнце отражается в окне напротив, перед которым бреется, как и каждое утро, старик-сосед. Зачем? Он никогда не выходит из дома. Рассыльные из Социального обеспечения доставляют ему в полдень коробку с продуктами и суют в дверь, не снимая шлема; в три часа он сменяет спортивный костюм на пижаму, остальное время живет в подрагивающем свете телеэкрана, а я смотрю в его окно, как смотрел бы в стекло аквариума. Что же мне делать? Как быть с этой кровью, от которой никакого проку, ни прав, ни обязанностей, ни иллюзий, ни желания верить — только чувство протеста и отвращение. Не могу я взять на себя ответственность, которую не выбирал. Не хочу становиться кем-то другим, пусть даже я теперь — никто.

А что если вскрыть вены? Вот и посмотрим. Даже интересно, умру ли я, как все люди? Небытие, ад — или десять лет тюрьмы за попытку самоубийства? Не знаю, но жить дальше как ни в чем не бывало — выше моих сил.

Дождавшись шести утра, я звоню психиатру. Автоответчик. «Это был Джимми Вуд», — почему-то говорю я. И от слова «был», уже повесив трубку, чувствую во рту вкус пепла.

Я оставляю телефон включенным, закрываю Библию и гашу свет.

Просыпаюсь в половине первого с похмельной головой и настроением хуже некуда. Сообщений не было. Пошел в туалет, проблевался, полегчало, потом принял душ и снова наобум открыл книгу. Попал на притчу о бесплодной смоковнице в версии Луки. Эта история меня особенно разозлила у Матфея, Иисус в ней выглядит желчным фанатиком: проголодался он, видите ли, подошел к смоковнице и, не найдя на ней плодов, проклял ее, да так, что она засохла. Смоковница-то при чем — наверно, кто-то побывал там до Иисуса и оборвал все плоды. Ладно бы прощать воров, но наказывать жертву… У Марка еще хлеще: бедное дерево засушили только за то, что еще не время было для смокв. А вот у Луки, слава богу, все по-человечески: Иисус говорит крестьянину, что смоковницу надо срубить, она только зря землю занимает, но крестьянин просит: «Господин! Оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее» [13].

Строчки расплываются перед глазами; я откладываю Евангелие и смахиваю слезы. Почему книга открылась именно на этой странице? На словах, которые сильнее всего меня взволновали, — они не принадлежат Иисусу, но, сам не знаю почему, примиряют меня с ним. Как будто все толкования, искажения, приписки облетели, точно шелуха, стоило безымянному крестьянину попросить справедливого суда для дерева…

Я одеваюсь, выхожу на улицу и иду по щербатым тротуарам — ищу церковь. Их десятка полтора в Ленноксе, между 120-й и 125-й улицами, — тут и баптисты, и методисты, и адвентисты, и пятидесятники… Но оттуда доносятся аккорды вперемешку с гудением и вокализы: это настраивают аппаратуру к воскресной службе. Бреду назад в Восточный Гарлем. Я живу на самой границе мексиканского квартала; пожалуй, в католическом храме в час сиесты как-то душевнее. Выбираю церковь на Лексингтон-авеню, там женился Альварес, мы раньше вместе работали, это он сдает мне свою квартирку.