Евангелие от экстремиста

В Брянске уже более-менее выздоравливала Хэлл. Я сообщил ей, что денег на поездку в Италию не будет, и пусть не надеется. Она кинулась звонить туда, и через пару дней получила перевод. Каждый день по ночам трезвонил телефон, и, наверное, чтоб не позабыли о ней, охала по-итальянски, изображая страсть, как последняя шлюха. Что поделать, иногда и хиппи резко меняют свои убеждения. "Ну и пусть катится", — подумалось мне — "никого нельзя держать". Уже совсем не важно, хороший я был тогда или плохой. Что я мог ей предложить? Последовать со мной в очередной Дзержинск? Не хотелось ей быть Валькирией революции. Не надо. Пусть уж лучше катится к своим румынам на Калабрию. Хоть на Сицилию. Там тепло и фрукты. Я дал себе слово больше не пытаться её остановить. На хер мне такая "жена декабриста"? Я проводил её до автобуса в Смоленск, там должна была пройти пересадка на другой рейс, уже до Италии. Она долго смеялась в окно, махала рукой и что-то там говорила про наше светлое с ней будущее. Я смеялся. Светило яркое солнце. Выкурил сигарету, всё исполнено. То, что мы разбежимся в разные стороны навсегда — ей еще два года назад предсказала какая-то безногая бабка, к которой Хэлл с подружкой попёрлась в поисках пропавшего персидского кота. Чушь какая-то. Бабка видела будущее, и вместо судьбы кота предсказала Хэлл, что мы с ней не любим друг друга и по очереди уедем отсюда, из Брянска, навсегда. Всё исполнено. Наступило какое-то решительное удовлетворение результатом.

В Вибо Пицце на перроне электричку встречал дед Кармэлло. Хэлл подбежала к нему, и задрав обе ноги, в прыжке обхватила деда за шею. Наверное, деда заводило её круглое, как блин, лицо, кудрявые светлые волосы, большие коровьи глаза и очень маленький рост. Наверное, дед был педофилом, поскольку Хэлл по всем мыслимым итальянским понятиям считалась ещё совсем бэйби.

— Моя Мона Лиза! — прошептал дед.

Он снял ей квартиру в деревне, чтоб наведываться на часок-другой, однако уже через две недели она сбежала в Неаполь к своим румынам. Позвонила мне и пожаловалась, что дед требовал от неё хорошего настроения, когда заходит вечером на кофе, и что она не может с ним жить. Обычный итальянец. Если платит — привык получать кайф. Чего уж тут удивительного.

Бедный дед ещё несколько месяцев со слезами на глазах долго пересказывал местным хохлушкам историю своей неудавшейся любви к "Мона Лизе" и называл абсолютно запредельные суммы выпитого в местных кабаках алкоголя и сожранных Хэлл деликатесов. "Почему она бросила меня?", — вопрошал бедный, бедный дед.

Еще полгода я получал от неё письма из далёкой Италии, в желтых конвертах. Зажигались они не сразу, и горели неровно так, клоками. Редко догорая до конца. Ровным счетом, слава яйцам, всё это уже ничего для меня не значило. Я решил куда-нибудь уехать из Брянска. Чтоб больше ничего не напоминало об этой плюшевой, бессмысленной прошлой жизни с Хэлл. Фанаткой Мейерхольда и пошлых пьес. Ненавижу провинциальные театры и провинциальных актёров с режиссёрами вместе. Слишком их всех много, а хорошего никогда не бывает много. Так что, решил я, пора завязывать. С немецкими обоями и всем прочим. Дерьмо это всё полное. Ненужное чужое дерьмо.

7. Солдаты партии