Евангелие от Фомы

Тяжесть бесплодной борьбы с Иерусалимом давила Иешуа. Что в том, что его слушают ежедневно несколько десятков человек? Послушают, поговорят и пойдут слушать другого. Мало ли тут таких радетелей о спасении рода человеческого? Радетеля побьют камнями или, как Иоханану, отрубят голову, и жизнь будет продолжаться такая же, как и прежде… Было тяжело. И казалось, что в Галилее все было лучше, и верилось, что там лучше и теперь. Хотели убить его в Назарете? Ну, это так только, недоразумение какое-то… Конечно, эти добрые люди уже одумались и сами над собой смеются… А кроме всего этого, надо сделать и тот решительный шаг, которым начнется его новая жизнь: оставить все…

Мелькала иногда мысль: бросить бесплодную проповедь и уехать с Никодимом. Но было совестно покидать поле сражения, на которое он вышел, и было жаль этот мятущийся, как овцы без пастыря, народ… И он решил пока что вернуться в Галилею.

Распевая грубыми, нестройными голосами то псалмы, то молитву, составленную самим Иешуа, — Отче наш… — галилеяне направились к дому. Как всегда теперь, с ними шла Мириам магдальская, радуясь, что он уходит от этой проклятой Вифании, от места ее постоянной пытки. Пошел и Фома, человек любопытный, которому интересно было видеть, чем все это кончится, — он любил смотреть на жизнь и учиться — и Иуда Кериот, который пошел потому, что хуже, все равно, не будет, а лучше, может быть, что и выйдет… Его беспокойно беспомощное лицо с вислым носом было более чем когда-либо растеряно…

— Да святится имя Твое… — в унисон грубыми голосами распевали они среди пестрых караванов и облаков пыли. — Да будет воля Твоя, да приидет царствие Твое…

Пришли в Сихем… Со смехом рассказали им, что недавно проходил тут какой-то озорник-галилеянин и наобещал какой-то новой воды бабе. Он, озорник, посмеялся, а она, дура, поверила. И стоило теперь ей показаться с водоносом, как кто-нибудь непременно кричал ей:

— Что, опять за старой водой собралась? А когда же новая-то будет? Должно быть, надул тебя галилеянин, тетка! Они ведь охальники, эти галилеяне!..

Она отплевывалась и ругалась нехорошими словами.

Подходя к Назарету, все спутники оставили Иешуа: лучше было не дразнить народ. И через деревеньку Вифлеем, что под Назаретом, — тут именно и родился Иешуа — направились к озеру… Иешуа оказался прав: не только никто уже не хотел сбрасывать его с утеса, но, наоборот, со всех сторон ему улыбались: «Вот он, наконец!.. А мы-то думали, что он совсем забыл нас… Шелом, шелом!..»

Дома его встретили без особенного восторга, но приветливо. Иаков, правда, по обыкновению хмурился. Теперь были дома и других два брата: Иосия, кривой и неуклюжий, и Иуда, большой приятель веселого Исаака и франт, тративший все свои заработки на наряды и на девиц. Омывшись с дороги и подкрепившись, Иешуа не без некоторого волнения приступил к делу:

— Мать и братья… — с некоторой торжественностью сказал он. — Я решил совсем покинуть вас и переселиться в Капернаум…

Все обратили к нему удивленные лица. Иаков еще более сдвинул свои лохматые брови: он, когда чего не понимал, всегда опасался подвоха. Иешуа заметил это.

— Нет, нет, относительно имущества вы не опасайтесь… — сказал он. — Я своей части не возьму. Пользуйтесь всем вы. А я и так проживу…

Лица братьев прояснели, но уверенности не было: а вдруг они что-нибудь не так понимают? И земля есть, и скотина, и рабочая снасть всякая — кто же от своего зря откажется? Но Иешуа рассеял последнее недоумение.

— Нет, нет, я с собой ничего не возьму… — повторил он. — Мне ничего не надо. Раз вместе жизнь не идет, что же делать? Лучше от греха расстаться. Вы живите по-своему, а я — по-своему.

И все они стали ласковы с ним, даже удерживали его немного, а когда на другое утро он собрался в путь, они все даже растрогались, а мать всплакнула. Поселяне, уже узнавшие о его решении, ласково удерживали его и выражали надежду, что он еще одумается и вернется.

— Лучше нашего Назарета ничего не найдешь! — весело кричали они вперебой. — Чего тебе еще нужно? Женился бы лучше да и жил бы с нами за милую душу… А захочется о законе поспорить, иди в синагогу, она для всех открыта — спорь, кричи, никому не заказано… Ну, конечно, лишнего тоже говорить не полагается… — рассудительно спохватился какой-то осторожный. — Потому один одно, другой — другое, это непорядок… Ну, прощай, милый человек! Не забывай, смотри, земляков!.. До свидания, до скорого!..

Капернаумцы встретили его с великой радостью. Зеведеевы тянули к себе, а Ионины — к себе, но так как дом у Иониных был попросторнее, то Иешуа решил у них и остановиться, что вызвало некоторое неудовольствие у Зеведеевых. За то очень доволен был Андрей.

— Во! А говорил: отдай все… — самодовольно повторял он. — А куда бы теперь голову ты преклонил, если бы мы взяли да все и роздали? А теперь есть, по крайней мере, хоть кров над головой в непогоду…