Евангелие от IT. Как на самом деле создаются IT-стартапы

И все же миллениалам, бегающим по офисам HubSpot в оранжевой одежде и оранжевой обуви, не просто нравится HubSpot; они любят HubSpot. Это их команда. Их не беспокоит, что она отнюдь не отвечает им взаимностью.

Однажды я почувствовал себя Нормой Рэй[22], когда попытался открыть глаза моим коллегам. Мы как раз говорили о стеллаже с конфетами. Типа это так здорово, что есть столько конфет. Я начал убеждать их, что конфетная стена – своего рода «развод».

– Знаете, – улыбнулся я, – вы, ребята, первое поколение, готовое работать за бесплатные конфеты. Люди моего возраста никогда бы на это не купились. Нам нравилось получать жалованье настоящими деньгами.

Признаюсь, это был не самый лучший способ начать диалог.

– Нам платят, – возразил один из моих коллег, как бы в свое оправдание.

– Я знаю, – попытался я исправить положение. – Я просто хочу прояснить, почему компании делают подобные вещи.

– Потому что они хотят создать клевую культуру. Они хотят, чтобы люди были счастливы.

Понятия не имею, сколько этим ребятам платят, но большинство из них только окончили колледж, и я подозреваю, что Череп одурачил их, платя маленькие зарплаты, но зато они приобретут колоссальный опыт в HubSpot, помимо всего прочего, вроде вечеринок, выездных корпоративов и бесплатных пива и конфет.

– Нам не платят конфетами, – с обидой произнес другой.

– Да нет, это понятно.

Другие коллеги присоединились к разговору. Они обожают конфеты. Они едят конфеты каждый день. Теперь я пошел на попятную в попытке объяснить, чтó на самом деле я имел в виду, говоря, что большой стеллаж с конфетами не является мотиватором для людей вроде меня.

– Если бы я мог решать, если бы у меня был выбор, я бы предпочел, чтобы не было конфетной стены, и чтобы мне платили вместо этого немного больше. Понимаете, о чем я?

Они не понимают.

– Дело в том, что у меня есть дети, это понятно? Я не могу каждый день приносить домой здоровенный мешок с конфетами и кормить ими своих детей. Я не могу продавать конфеты и на вырученные деньги покупать еду и одежду для них. Вот что я имею в виду.

Они смотрят на меня, и в их глазах я явственно вижу: «Тревога! Сумасшедший старик! Почему он зол на конфеты? Не делайте резких движений, которые могут его вспугнуть! Медленно отходите назад и зовите на помощь!»

Одна женщина, которая очень любит конфеты, говорит, что, по ее мнению, компания на самом деле не тратит на них очень много денег. Более того, даже если убрать все конфеты, то это не означает, что нам будут больше платить.

– Я знаю, – устало выдохнул я.

– Но ведь ты сам это сказал. – Она триумфально посмотрела на меня.

Я не знаю, как быть дальше. Норма Рэй выступала против подобного мышления на своей текстильной фабрике? Там было двадцать с лишним людей, обожавших кофе из кофемашины и не хотевших формировать профсоюз?

– Знаете, вы правы, – сдался я. – Извините, что заговорил об этом. Конфеты – это прекрасно.

На месте Халлигана, Дхармеша или Черепа я бы делал то же, что и они: точно так же нанимал бы сотни людей, дал бы им все конфеты и все пиво, которое они смогут закачать себе в желудок, и продолжал бы внушать им, насколько значимую работу они делают.

Я понимаю, почему люди не соглашались со мной по поводу конфетной стены. Но я не могу понять, как они проглядели жестокость, с какой обращаются с некоторыми из них. Что компания просто «выпускает» сотрудников без предупреждения, заставляет их забрать свои вещи и немедленно исчезнуть, чтобы никогда больше не вспомнить о них? Несмотря на все разговоры о радовании и создании компании, которую мы любим, HubSpot, вне всяких сомнений, – самое жестокое место из тех, где я когда-либо работал.

Снова и снова я вижу, как умных, опытных, состоявшихся женщин лет тридцати пяти (в HubSpot они уже старухи) увольняют после первого же предупреждения со стороны любого из их двадцати с лишним руководителей или же обходятся вовсе без предупреждения. Каждый раз женщина, которую увольняют, бывает ошеломлена этим, опустошена и бросается в слезы.