Евангелие от Иуды

1. Вот и пришла пора изложить важнейшие события в моей жизни постараюсь со всей возможной откровенностию поведать не только о моей роли в жизни Иисуса, приоткрою хотя бы толику правды о его смерти. Вопрошаю себя, стоит ли писать о том и другом - так незначительны оба сии факта пред трагедией распятия всего иудейского народа тридцатью годами позже и невероятного предательства Иосифа Флавия, коего тем не менее я понимаю, не оправдывая духа предательства: мне самому довелось пережить разъедающие душу сомнения, бывшие и его уделом; ведь и я сыграл роль в создании образа мессии подобно тому, как он создавал образ своего повелителя, однако я не свершил при том позорного поступка, не предал ни народ свой, ни человека.

Трагические последствия Иудейской войны затмили в памяти людей прежние мятежи и восстание, в коем участвовал самолично; лишь ныне выясняется именно последнему судьба назначила важную роль в передрягах истории, будто сие потрясение официального культа Яхве и Imperium Romanum высвободило тайно дремавшие силы, подобные тем, что в пепел обратили Помпеи и Геркуланум.

А коли так, пишу не для собственного удовольствия - меня уже мало что может потешить, - а ради торжества правды.

Я же лично - а что общего может иметь старец на краю могилы с юношей, коим некогда был, - полагаю: не нуждаюсь в каких-либо оправданиях. И даже не будь сам очевидцем, не затруднился бы опровергать версию, будто поцелуем предал Иисуса в руки стражников.

2. Бездарные агиографы, не умеющие логически мыслить, о чем выше не единожды упоминалось, в рукописи, коей ты располагаешь, поначалу изображают: в Иерусалиме Иисуса встречают ликующие толпы, приветствуют долгожданного мессию, затем он приводит всех в немалое замешательство, изгоняя из храма продающих, покупающих и менял, а под конец оказывается столь таинственной личностью, что является необходимость указать на него поцелуем! И зачем поцелуем, а не просто - пальцем?

Трудно, будучи в здравом рассудке, представить эту сцену, слишком уж простецки наивен сочинитель, ее изобразивший. Да сыщется ли где на свете полиция, не имеющая наиподробнейшего донесения насчет популярного народного трибуна? Даже никчемные сплетни скрупулезно берутся на заметку в реестрах властей, стражей общественной безопасности, тем более ведомо все о подстрекателе и бунтаре такого покроя, как Иисус. И окажись правдой все, якобы учиненное Иисусом во дворе храма, стражники схватили бы его без промедления, не дожидаясь указа сверху; так и выходит: не было ночи. Иуды и поцелуя...

Во всей выдумке нет и крупицы правды иль логики, а посему оставим в покое домыслы, попытаем свою память и восстановим имевшую место цепь случайностей: и так не просто вернуться в реке времени и вспомнить минувшее, дабы понять, сколь преобразился вожатай религиозного движения, гласивший непротивление злу в самом прямом смысле, а после ставший во главе мятежа.

И здесь, предваряя факты, упреждаю: вопреки видимости (даже вроде бы очевидности) он никогда не стал этим вторым и, подобно его великому предшественнику и тезке Иисусу Навину, тому, что остановил солнце, не осквернил себя прикосновением к мечу.

3. Пока суд да дело, вынужден поведать о собственной особе несколько боле, нежли по сю пору сказано, - без меня вся история потекла бы в ином направлении и даже, возможно, не возник бы культ.

В домысле, о коем поведано выше, я - один из главных актеров, без меня не завязался бы трагический узел.

И то правда, только совсем иная, и о ней не мешкая сообщу.

В самом начале письма подробно расписал тебе о любви к Марии, ставшей главной причиной моего странного решения прибиться к стаду Иисусову главной, однако не единственной. Моя безответная и верная до конца лет любовь сколь нельзя лучше свидетельствует о двойственности человеческой природы. Ты многие годы знаешь меня коммерсантом, а оный на склоне лет оказался философом-скептиком.

К счастью, ты сам не менее богат и не осудишь меня за почтение к деньгам - мы оба прекрасно знаем: пять наших чувств, познающих мир, ничего не стоят без шестого, коим является богатство.

Как же объяснить - ведь за ответную любовь Марии еще и сегодня я отдал бы все мое достояние, случись возможность вернуть ее с того света.

С нежной юности прививали мне уважение к деньгам, а также искусство заключать выгодные сделки, но обучался я и философским наукам, будто готовился стать вторым Филоном, он, между прочим, среди александрийской аристократии в те поры считался достойным подражания образцом. Умный, богатый (умеренно), славного рода, любимец толпы, он стал и моим идеалом, отроком я стремился сделаться ему ровней. Увы, как говаривал Пифагор, трудно идти в жизни сразу многими путями.