Евангелие от Локи

Но пока мой праздник еще не наступил, и я не стал торопиться; я мило улыбался им, насколько мне позволяли изуродованные шрамами губы, и ждал того дня, когда смогу, наконец, отомстить, когда они один за другим рухнут со своего пьедестала в бездонную пропасть.

Книга вторая. Тень

Вот на совет собрались асы, дали клятвы,

Но клятвы все им суждено нарушить.
Волшбу колдунья Гулльвейг сотворила —
Давно уж это предсказал оракул.

«Пророчество оракула».

Урок первый. Золото

Все мужчины слепы на один глаз, когда дело касается женщины.

Локабренна

И тогда я окончательно стал для них Локи Трикстером, презираемым, но все же бесценным; а свое презрение я отныне прятал под улыбкой, которая стала кривой из-за того, что губы мои были изуродованы шрамами[45]. Впрочем, как выяснилось, для женщин я отнюдь не стал менее привлекательным; милые дамы, похоже, находили мою кривоватую улыбку соблазнительной – но это так, к слову. Главное в том, что Хаос никогда и никого не прощает. А я при всем своем отступничестве по-прежнему оставался сыном Хаоса.

Не правда ли, просто смешно, до чего быстро все способно перемениться? Каких-то девять стежков – и этого вполне достаточно, чтобы я понял очевидную истину: что бы я ни делал, как бы ни рисковал, как бы ни старался вписаться в их общество, но одним из них я никогда не стану. И у меня никогда не будет собственного дворца, и я никогда не обрету того уважения, которого, безусловно, заслуживаю. И я никогда не стану богом – всегда буду для них дворовым псом на цепи. О, в тот или иной критический момент мои способности, весьма вероятно, вполне смогут им пригодиться, но как только с сиюминутными сложностями будет покончено, Вашему Покорному Слуге придется снова вернуться в свою будку, и он не получит в награду даже маленького кусочка печенья.

Я вам об этом толкую лишь для того, чтобы вы поняли, по какой причине я совершал те или иные поступки. Думаю, вы согласитесь: у меня попросту не было выбора; я вел себя так исключительно потому, что это был для меня единственный способ сохранить хотя бы какое-то уважение к себе. В чувстве мести есть некая особая чистота в отличие от всех прочих эмоций, которые обрушились на мою голову, когда Один затащил меня в свой мир. Зависть, ненависть, печаль, страх, угрызения совести, ощущение униженности – все это такие путаные, болезненные, а также, видимо, совершенно бессмысленные эмоции; но с тех пор, как я открыл для себя чувство мести, мне стало почти казаться, что я снова вернулся домой, в царство Хаоса.

Домой… Видите, до какой степени они меня развратили? Они еще и ностальгией меня заразили, этим самым ядовитым из свойственных им человеческих чувств. А еще, возможно, жалостью к себе – особенно сильно я себя жалел, когда начинал думать, от чего мне пришлось отказаться, чтобы присоединиться к ним. Я ведь отказался и от своего исходного огненного обличья, и от своего законного места рядом с Суртом, и от своей хаотической инкарнации. Нечего было и думать, что Сурт понял бы меня или проявил хотя бы каплю сочувствия в связи с моим запоздалым раскаянием; впрочем, все подобные рассуждения – тоже следствие их пагубного влияния. Отсюда и моя жажда мести. Я жаждал отомстить отнюдь не ради примирения с Хаосом – тогда еще нет. Мне просто хотелось все это разрушить буквально до основания; пожалуй, это было тогда моим единственным желанием.

А для начала, помнится, мне более всего хотелось найти тех, кто является врагом асов. Это было совершенно чистое и искреннее побуждение. Собственно, именно так поступила и Гулльвейг-Хейд в дни Зимней войны[46]. Вот и я тоже намеревался обрести убежище у ванов-ренегатов, предложив им в уплату свои умения. Увы, для этого я оказался слишком хорош. Моя слава далеко меня опередила. Во всех мирах меня знали как знаменитого Трикстера из компании богов; всем было известно, что это я добыл Одину его копье, Фрейру – корабль, а Тору – молот. Все знали историю о том, как благодаря мне в Асгарде были возведены каменные стены, а потом я обманул строителя, лишив его вознаграждения. На самом деле получалось, что я обманул всех – включая саму Смерть, – и в итоге никто не желал верить ни мне, ни моим деловым намерениям.

И я решил пока не спешить и жить спокойно. Была ведь кое-какая выгода и от жизни в Асгарде. Еда была хороша, вина сколько угодно, а уж какой вид оттуда открывался! Самый лучший в Девяти мирах. Я понимал, что, если начну войну с асами, то всего этого сразу лишусь, и жить мне придется в убогом походном шатре или горной пещере. И никакой тебе Идунн, способной исцелить любые раны, и никакой возможности оставаться вечно молодым с помощью ее яблок. Состаришься, завшивеешь вконец и будешь с тоской смотреть вверх, на Асгард, вспоминая, что мог бы иметь все на свете…