Евангелие от Локи

– Сколько стоит это ожерелье? – быстро перебила его Фрейя.

– Оно не продается, – пожал плечами Двалин.

– Но я непременно хочу его иметь! – капризно заявила Фрейя. – Я вам золотом заплачу. Сколько пожелаете, столько и заплачу.

И снова Двалин пожал плечами:

– У меня и так золота более чем достаточно.

– Но хоть чего-то тебе не хватает? Что-нибудь тебе наверняка нужно! – Фрейя улыбнулась самой сладкой своей улыбкой и ласково коснулась плеча Двалина. – И потом, я была бы просто счастлива, если бы это ожерелье стало моим! Разве ты не хочешь доставить мне удовольствие?

Двалин кивнул – медленно-медленно, и его братья, словно желая его поддержать, шагнули ближе к нему. Я видел, как горят в темноте их голодные, полные вожделения глаза.

– О да, удовольствие я тебе доставить очень даже хочу, – сказал Двалин, и улыбка Фрейи стала еще шире. Она протянула руку и коснулась ожерелья; вплетенные в золотые звенья самоцветы так и сияли волшебным светом, созданным магией рун. Ожерелье казалось живым – гибкое, легкое, как маленькая золотистая змейка.

– Я подарю тебе ожерелье, – снова заговорил Двалин, – но в обмен на четыре ночи… удовольствия.

– Что? – воскликнула Фрейя, и улыбка ее померкла.

– По одной ночи на каждого из нас, – пояснил Двалин. – Ведь мы вместе делали это ожерелье. Второго такого на свете нет. Оно насквозь пропитано магией, так что красота той, что будет его носить, никогда не померкнет. Ничто и никогда не может причинить вреда этому ожерелью – а значит, не причинит вреда и тебе. Такова моя цена. Ну, что ты теперь скажешь?

Фрейя до боли закусила губу, задумалась, и одинокая слезинка, вспыхнувшая золотым огнем в свете горна, медленно скатилась по ее щеке.

– Всего четыре ночи наслаждений, – сказал Двалин, – и ожерелье навсегда станет твоим.

О’кей. Я продолжал наблюдать. Что, собственно, в этом плохого? Зрелище что надо, такого и в царстве Хель не увидишь. Фрейя, конечно, – пустышка, это мне давно было известно, но до сих пор я все-таки до конца не верил, на какую низость она способна пойти ради побрякушек. Короче, ребята, она пошла на все и выполнила все, что от нее потребовали – и не раз, а целых четыре раза, с четырьмя неотесанными грубыми мужланами, которые много лет женщин даже не видели. Однако она получила то, что хотела; я собственными глазами видел, как сыновья Ивалди застегивали у нее на шейке драгоценное ожерелье; при этом они буквально истекали слюной от сладострастия, самодовольно ухмылялись и шарили своими узловатыми ручищами по всему ее телу. А потом Фрейя стрелой полетела домой, в Асгард, чтобы хорошенько отмыться. Я последовал за нею, проводил ее до самых дверей, прямиком направился к Одину и рассказал ему обо всем, что видел.

Говорят: «Никогда не доверяй одноглазому». Однако вполне можно было бы сказать, что в тех случаях, когда дело касается женщины, все мужчины тут же слепнут на один глаз, да и зрячим глазом видят не так уж много. Когда я поведал Старику эту некрасивую историю, он гневно прищурил единственный глаз, но отчего-то не приказал мне немедленно замолчать. Похоже, его увлекло мое повествование. Да-да, знаю, я прекрасный рассказчик. И потом, подробности были столь пикантны…

Но, когда я, наконец, умолк, Один все же дал выход гневу. Швырнув на пол кубок с вином, он спросил:

– И зачем ты мне это рассказал?

– Эй, ты уж не убивай гонца! – поспешно крикнул я. – Мне показалось, что тебе, возможно, интересно было бы знать, чем занимается прекрасная Фрейя. Только и всего. По-моему, тебе, предводителю асов, полезно знать, что наша богиня любви совокупляется с жалкими Червями. Между прочим, я ей на это разрешения не давал. И я ее не подбадривал. Фрейя – женщина взрослая и вполне способна отвечать за свои поступки. Я полагаю, она прекрасно понимала, что делает. Однако кое-кто может счесть, что подобные поступки Фрейи грозят опасностью и всем нам. И потом, по-моему, Фрейя, как и все остальные, обязана ставить тебя в известность, желая покинуть пределы Асгарда, не так ли? Я сказал, кое-кто, но я никого не называю поименно и никого не сужу. Хотя, по-моему, тебе следует все это знать.

Один лишь глухо зарычал в ответ. А потом вдруг сказал:

– Раздобудь мне это ожерелье.

– Что? Я?

– Ты это сумеешь. И не думай, что я не понимаю, в чем тут дело. Это расплата за Брокка и твой зашитый рот.

Я посмотрел на него абсолютно невинными глазами и переспросил:

– Расплата? Какая еще расплата? И с чего бы мне ее требовать? Ты же мой кровный брат, Один! Мы с тобой заключили договор. Неужели из-за какой-то дурацкой истории с Брокком… – Я широко улыбнулся – к этому времени мои губы практически зажили – и сказал: – Знаешь, я ведь почти забыл об этой маленькой неприятности. Тебе вовсе не нужно чувствовать себя виноватым. Хотя кое-кто может сказать, что последствия наших поступков порой все же нас настигают. «Как аукнется, так и откликнется» – кажется, так говорят в Мидгарде? Для подобных вещей должно существовать какое-то особое, поэтическое[49], определение. Впрочем, я непременно над этим подумаю на досуге.