Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

Но, слава богу, пик, помню, прошел. Сели с другой бригадой «штурмовой» чокнуться, с новым счастьем... Вызов! С вокзала! Кто-то в вокзальном медпункте новорожденную «забыл» — дежурная даже и не заметила, только услышала писк! Примчался — явно больная девочка, синюшная, задыхалась... Чуть откачал ее, утер лоб, и вижу вдруг — улыбается! Первый день, наверное, на свете — который чуть для нее последним не стал, — и радуется. За сердце меня взяла! В больнице лишь осмотрели ее — лечить не стали. Мой старый друг Стас, назвавший себя хирургом, сказал мне: «Что ж хочешь ты — комбинированный порок сердца у новорожденной! Такого у нас даже в Бурденко не делают. Но задыхается только в моменты активности — когда ест, например. А так — жить будет... года полтора». Созвонились — и я в интернат ее отвез, сдал Изергиной. Там тетки хорошие. Но что могут они? У нас и в больнице-то хирургии теперь нет настоящей — после того как Гришко в Питер в Военно-медицинскую перешел... как ему, в общем, и положено... а смену не взрастил. Меня, помнится, взращивал... но клиент оказался глуп.

И единственная радость у меня оказалась — «крестницу» свою в интернате навещать.

И тут — вернулась эта красавица. В Ленинграде, в их консерваториях или где там, не понравилось им. Решила детей своей музыкой глушить! А меня, сама, может, не ведая того (где «генеральским дочкам» до «титулярных советников»), последней радости лишила. С тех пор, конечно, как возникла она, я там не появляюсь. Как там Ксюха моя? Как теперь увидеть ее? И сколько еще будет меня душить «губернаторская семейка»?.. Ярость нашла, почти до потери сознания, но сдерживался на самом краю. Если еще «штурмовую» потеряю — куда тогда? Последняя радость — веду дневник. Может, пригодится кому-то... или мне самому.

— Левин! На выезд! — Тамара, диспетчер, порадовала. — Путь не близкий выпал тебе — в зверосовхоз! Кто-то из начальства — не разобрать толком, все пьяные — в бане подавился шашлыком. Вроде Кислюк сам, директор. Давай!

Кому-то нечего есть, а кто-то шашлыком давится! «Перестройка»! Поехали. В зверосовхозе, похоже, самоубийцы живут — «скорую» вызывают, а дороги не расчищают — добирались по окна в снегу. Прибыли. Я привык уже, что клиенты «штурмовой» — народ еще тот, демонстрируют свою удаль даже врачам, только увертывайся, но тут я по полной получил.

Вошли в сауну. Кислюк лежал в горнице на столе, среди недоеденных закусок... Вот она где, наша еда! Пьяные толстые люди (голые, но сразу видно — начальство) неумело делали ему «рот в рот». Дыхания у него почти уже не было.

— Что произошло? — спросил я у наиболее трезвого и наименее важного.

— Жевал... рассказывал анекдот...

Почему-то тут глянул на меня. Анекдот про евреев был, видимо.

— Водкой запил — и вдруг закашлялся, поперхнулся... Может, водка была несвежая? — пошутил он.

Как-то не очень тут переживают они! Странно, что «скорую» вызвали. Видно, чтоб неприятностей не иметь.

Я открыл рот Кислюка пошире. Дыхание есть, но гаснет. Я очистил ему рот. Взял ларингоскоп с зеркальцем, погрузил в гортань... Сверху ничего... поглубже. Ага. Вот он, кусок красной рыбы. Такие все норовят заглотить — даже ценой собственной жизни.

Теперь надо попробовать это вытащить. Но вдруг не ухватишь, а глубже протолкнешь, в зону недосягаемости? Тогда — кранты. И тебе, кстати, тоже. Руки дрожали. Я взял из сумки «окончатый зажим», пощелкал кольцами-захватами на его конце. Погружал осторожно... та-ак. Ухватил кусок лишь за тоненькую разлохмаченную прядку на конце. Потянул... Оборвется? Идет помаленьку! Уф!

Сел на скамью, с зажимом в руке. Рассмотрел добычу. Вот он, кусочек смерти!

— В машину его! — сказал фельдшеру.

Отнесли. Вставил трубку ему, развентилировал легкие. Грудь, сперва медленно, стала подниматься. В лице появился цвет.

— Ну что? — Какой-то начальник отпахнул заднюю дверцу. «Имеет право»! За ним стояли эти гуляки.

Кислюк медленно открыл веки. В глазах его стало появляться выражение — не слишком, сказал бы я, дружелюбное.

— Господи... и на том свете евреи! — рявкнул Кислюк, уже явно ощущая себя на этом, «работая на толпу».

Раздался здоровый смех. Живы-с! И даже изволят-с шутить!

— Выходи. — Я поднял его за шею.

— Ты чего? В больницу поехали! — Он развалился на носилках.

— Приехали! — Я силой поднял его, выпихнул из машины.

— Ты еще пожалеешь об этом! — во всю свою, мною прочищенную глотку рявкнул он.

Я жахнул перед его носом дверкой.

— Поехали! — скомандовал я.

Водитель, поколебавшись, поехал.

— Не привез? — спросили меня.

— Выронил, — мрачно ответил я.