Евангелие от Магдалины. Тетрада Фалло

На перекрестке стоял солдат, также в пятнистом камуфляже, и, держа в поднятых руках флажки, махал ими, скрещивал их, показывая каждой вновь подъезжающей машине, что дорога перекрыта. Какой-то важный господин вылез из большой черной машины и пошел на солдата, крича и размахивая руками. Солдат торопливо запихнул флажки в чехольчики на поясе, и руки его оказались на автомате, и он направил дуло его в сторону господина. При этом вид у солдата был испуганный — но именно так, от испуга, он и может начать стрелять. Следующие машины останавливались безропотно. Потом произошло самое ужасное: солдатик остановил «скорую». Водитель ее заехал гораздо дальше, чем остальные машины, видимо надеясь проскочить между танками. Из машины выскочил доктор в белом халате и стал кричать на солдата — и снова тот схватился за автомат. «Скорая» развернулась и поехала обратно. Нет, понял я, в этой стране ничего у нас не получится. Это имело и самый конкретный смысл: с Мариной, очевидно, нам скоро придется проститься, чтобы не увидеться больше никогда. С этой отчаянной мыслью мы и глядели друг на друга. Наша машина тоже развернулась и поехала назад.

Мы вернулись по моей просьбе к больнице. Марина поняла, что наша миссия в России заканчивается, и смотрела на меня умоляющим взглядом. Но что я мог сделать? Судя по происходящим событиям, — Гриша наконец-то разговорился и перевел мне то, что сообщало радио, — не только нашей акции пришел конец, но и вообще отношениям между нашими странами! Однако взгляд Марины будоражил меня. Не мог я все бросить просто так!

— Если я успею, я сделаю альтернативную операцию, по Блелоку, — сказал я Марине. — И Ксюша некоторое время сможет жить. А потом, я надеюсь...

Марина сияла! Поцеловав ее, — Гриша глянул на это с некоторым изумлением, и пускай, — я ушел в больницу.

На следующее утро мы с Джуди спустились в холл гостиницы «Ленинград». После того как нас стали часто показывать по телевизору и о нашей акции стала писать пресса, нас переселили в эту гостиницу, впрочем довольно плохую. Спустившись в холл, мы попали в тесную и шумную толпу. Как мы сразу поняли, из отеля не выпускают. Несколько одетых в штатское, но одинаково коротко остриженных парней стояли у стеклянных дверей и сдерживали разъяренную толпу: люди приехали в этот прекрасный город, видный сквозь стеклянные двери, вовсе не для того, чтобы торчать здесь. Можно было пожалеть и этих парней, выполняющих приказ, — обливаясь потом, стараясь при этом улыбаться, они извинялись сразу на многих языках, объясняя, что все это делается для безопасности гостей, — в городе возможны военные действия.

В холле было много очень хорошо выглядящих, явно приехавших из-за границы людей, громко и яростно говорящих по-русски. Употреблялись и некоторые неофициальные обороты речи, которые я тоже научился тут понимать. Джуди объяснила мне, что как раз сейчас происходит здесь «Конгресс соотечественников» — знаменитые русские со всего мира, поверив сведениям о радостных переменах в России, приехали сюда на конгресс — и вот как тут их встретили: устроили путч! Я уже видел танки по телевизору (а не только из машины), но все же надеялся, что мы как-то проскочим. Должен заметить, что в русской толпе тоже не было отчаяния или уныния, все говорили громко и решительно, некоторые даже весело — было ясно, что происходящее взволновало, но не испугало их. Все они были полны решимости и теперь оживленно обсуждали — как быть. Я тоже решил не бездействовать. Я протолкался вперед, к охраннику, чье лицо показалось мне наиболее сообразительным и симпатичным, и стал настойчиво, то по-английски, а потом даже по-русски, как мог, объяснять ему, что я американский хирург и должен сейчас делать операцию русской девочке, жизни которой угрожает опасность.

— Ничего не знаю... нельзя, — уныло повторял он.

Марина

Я бегала по больничному коридору, глядя на часы. Жила я все эти дни у Капы. И так-то жизнь у нее напоминала ад — и вдобавок к этому старенький ее приемник в это утро на разные голоса рассказывал о танках на улицах, о готовящемся штурме Белого дома в Москве, о погибших ребятах. Что будет с Крисом? И что — с Ксюхой? Потом я решила все-таки ехать в больницу, приехала очень рано. Ждала. Он не появлялся. Потом часы показали девять — время начала операции. Криса не было. Наконец в коридоре послышался гул, вдали показалась толпа. Впереди шел огромный Гришко, за ним — свита. Я кинулась им наперерез.

— Скажите, — проговорила я, — из-за... событий... ничего тут... не отменилось?

Наверное, в толпе он принял меня за журналистку.

— Нам плевать! — проговорил он яростно. — Наше дело — исполнять свой долг!